Эдгар прочел весь доклад не отрываясь. Там были и другие короткие заметки Кэррола. Все похожие друг на друга, они пестрели этнографическими и естественно-научными подробностями. На первой странице одной из них, где был обзор торговых путей, сверху доктор нацарапал: «Пожалуйста, приложите это к другим документам, чтобы настройщик получил представление о географии края». Там было два приложения: первое — о горных тропах, способных пропускать артиллерию, а другое представляло собой сводку о съедобных растениях «на случай, если экспедиция потеряется без съестных припасов». Здесь можно было видеть рисунки цветков в разрезе с наименованиями растений на пяти различных местных диалектах.
Контраст между докладами доктора и остальными официальными военными бумагами был поразительным, и Эдгар задумался, не это ли послужило одной из причин неприязни к доктору со стороны некоторых военных чинов. Он знал, что большинство офицеров имеют дворянское происхождение и учились в лучших учебных заведениях. Можно было представить себе их неприятие такого человека, как доктор, который вышел из более скромной среды, но казался куда более культурным и образованным. «Возможно, именно поэтому он понравился мне», — подумал Эдгар. Когда Эдгар окончил школу, он оставил родительский дом, отправившись в Сити обучаться у настройщика. Это был эксцентричный старичок, убежденный в том, что хороший настройщик должен хорошо знать не только инструмент, но и разбираться в физике, философии и поэзии. Поэтому Эдгар, хоть и не обучался в университете, к двадцатому дню своего рождения имел лучшее образование, чем многие из тех, кто закончил его.
«Есть и другие схожие черты, — думал он. — Наши занятия во многом схожи, в них, как в немногих других, нет классовых различий — ведь все люди болеют и инструменты тоже, а концертные рояли расстраиваются точно так же, как пианино в заштатных кабачках». Эдгар хотел бы знать, какое значение все это имело для доктора. Сам он рано понял, что есть существенная разница между тем, что в тебе, твоей профессии нуждаются и ощущением того, что здесь принят. Хотя он часто бывал в домах высшего общества, где владельцы дорогих инструментов заводили с ним салонные беседы о музыке, он никогда не чувствовал себя там желанным гостем. И это отчетливое понимание чуждости здесь рождало, напротив, причастность к другому кругу: он часто чувствовал себя на удивление своим среди плотников, кузнецов или грузчиков, с которыми ему часто приходилось общаться по роду своей деятельности. Он вспомнил, как рассказал Кэтрин об этом чувстве отчужденности к светскому обществу. Это случилось вскоре после свадьбы, когда они однажды утром гуляли по берегу Темзы. Кэтрин лишь рассмеялась и поцеловала его, ее щеки раскраснелись от морозца, губы были теплыми и влажными. Он помнил это почти так же хорошо, как и ее слова: «Честное ело- во, мне нет дела до того, к какому обществу тебе удобнее принадлежать, мне нужно только, чтобы ты принадлежал мне». Вообще Эдгар находил себе друзей по интересам, руководствуясь тем чувством, которое сейчас, на пароходе, идущем в Рангун, испытывал к доктору.