Ландсман ощущает прикосновение теплой руки, на два градуса теплее нормы. Мысли рванулись быстрее, развернулись знаменем на ветру. До и после. Контакт с Менделем Шпильманом, влажный, электризующий, странным образом благословляющий. Холодный воздух детской комнаты Бины Гельбфиш. Цветущая вагина О'Кифа на стене. Плюшевая собака на книжной полке рядом с часами и сигаретами Бины. И Бина, полулежащая в кровати, опершись на локоть, смотрит на него, как на непослушного ребенка.
– Ты все еще мычишь, когда размышляешь, – говорит она. – Вроде Оскара Петерсона, только без музыки.
– Дьявол! – изрекает Ландсман.
– Что, Меир?
– Бина! – призванный дьявол принес Гурье Гельбфиша, старого, сонного свистящего сурка. Ландсмана мгновенно охватывает древний ужас. – С кем ты там, Бина?
– Ни с кем, папа, сама с собой; иди спать. – И шепотом: – Что?
Ландсман садится на край кровати. До и после. Возбуждение откровения. И сразу – бездонное сожаление понимания.
– Представляю, что убило Менделя Шпильмана.
– Угу.
– Это не игра. На доске в комнате Шпильмана оказалась проблема. Сейчас это очевидно, и надо было увидеть раньше. Расстановка такая хрупкая… Кто-то навестил Шпильмана в ту ночь, и Шпильман поставил перед посетителем проблему. Сложную. – Уверенными движениями Ландсман распоряжается фигурами на доске. – Белые настроены на продвижение пешки, вот, здесь. И на превращение ее в коня. Это как бы неполное превращение, потому что обычно пешку заменяют ферзем. Белые думают, что, получив этого коня, они получают трехвариантную возможность мата. Но они ошибаются, потому что Дают возможность черным – это Мендель – вытянуть игру. Белые должны игнорировать очевидность. Тусклый ход слоном, здесь, с2. Даже незаметно. Но после этого хода каждый последующий ход черных ведет к мату. Любой ход – самоубийство. Нет хороших ходов.
– Нет хороших ходов, – повторяет Бина.
– Это называется цугцванг. Принуждение к ходу. Черным лучше вообще не ходить.
– Но вообще не ходить нельзя, так? Ты должен что-то делать.
– Да, должен что-то делать, даже зная, что ход ведет к мату.
Ландсман видит, что она осознает значение – не шахматной проблемы, а проблемы криминальной. Преступление против человека, у которого не осталось хороших ходов.
– И как ты нашел решение? – спрашивает она. не в силах подавить удивление этому проявлению его умственной полноценности.
– Я его увидел. Но тогда не осознал. Фальшивая картина «после» против картинки «до» в комнате Шпильмана. Доска, на которой белые получили третьего коня. Но в наборе шахмат лишь по два коня каждого цвета. Поэтому надо третьего коня чем-то заменить.