И строительство молитвенного дома на острове Святого Кирилла отщепенцами, отколовшимися от огрызка филиала секты Лисянского, вызвало взрыв возмущения среди туземцев. Начались демонстрации, сборы подписей под петициями, пикеты, судебные тяжбы. В Конгрессе вновь возник подземный гул по поводу нарушения покоя и порядка, мира и равновесия этими настырными северными евреями. За два дня до освящения некто – впоследствии никто не заявил о причастности, никого за это так и не привлекли к ответственности – швырнул в окно строения «Молотов-коктейль» двойной крепости, спалив все дерево, вплоть до бетонного фундамента. Взбешенные ортодоксы и их сторонники налетели на поселение Святого Кирилла, круша сети и крабьи ловушки. Они побили стекла в доме Братства аборигенов, разбрасывали петарды, а водитель их грузовика, не справившись с управлением, врезался в лавчонку, в которой служила кассиром Лори Джо. Она находилась на рабочем месте, где и погибла вместе со своей кассой – и с наличностью. Эта «стычка за синагогу» самым темным пятном вошла в и без того нелегкую историю взаимоотношений евреев с местным населением.
– Я, что ли, ее убила? Я-то тут вообще при чем? – кричала в ответ мать Ландсмана. – Мне только индейца в доме не хватает!
Дети вслушивались в беседу взрослых. Джонни-Медведь горбился в дверном проеме, пиная свой мешок обутой в туземную «кроссовку» ногой.
– Тебе повезло, что идиш не знаешь, – утешил парня Ландсман.
– Да что тут знать-то, пузан, – вздохнул в ответ Джонни-Еврей. – Меня в такое дерьмо вею жизнь макают.
После урегулирования проблемы – а урегулировалась она еще до того, как мама-Ландсман начала кричать на брата – Герц подошел к детям прощаться, обнял сына. Сын оказался на два дюйма выше. Со стороны казалось, что кресло обнимается с диваном из того же гарнитура. Объятие развалилось.
– Извини, Джон, – сказал Герц, схватил сына за уши и всмотрелся в лицо его, как будто старался вникнуть в содержание телеграммы. – Мне очень жаль, и я хочу, чтобы ты это знал.
– Я хочу жить вместе с тобой, – еле слышно пробормотал сын.
– Да. помню, ты говорил. – Слова падали кирпичами, Герц не церемонился, но, к ужасу своему, Ландсман заметил в глазах сурового дядюшки слезы. – Я известный сукин сын, Джон. У меня тебе было бы даже хуже, чем на улице. – Он скептически оглядел обстановку в комнате сестры. Мебель в пластиковых чехлах, декор как будто из колючей проволоки, абстрактная менора… – Бог знает, что здесь из тебя получится…
– Еврей, – буркнул Джон. Ландсман не заметил в этом высказывании особенного энтузиазма. Возможно, в голосе Джона звучала фатальная неизбежность. – Такой же, как ты.