– В наши дни все возможно. Газет не читаешь.
Тут лицо ее просветлело, морщины разгладились, и Ландсман понял, каких усилий ей стоит общение с ним. Он понял, что сзади подошел Берко.
– Все в сборе, – констатировала Бина.
Ландсман повернулся. Берко остановился у него за спиной. Движется он бесшумно, объясняя это свой индейской кровью. Ландсман, правда, склонен объяснять бесшумность передвижения своеобразием походки друга, мягкостью, с которой его снегоступы касаются земли.
– Уже, уже. – реагирует Берко. С первого же знакомства, когда Ландсман привел домой Бину, она и Берко объединенными усилиями принялись рядить его в домашние клоуны, всячески донимать, беззлобно подшучивать. Бина протянула Берко руку, он сердечно ее встряхнул.
– Добро пожаловать домой, детектив Ландсман.
– Инспектор, – поправила она. – Гельбфиш. Снова.
– Прошу прощения. Ошибся. Дважды, – усмехнулся Берко. – Как в Якови?
– Нормально.
– Понравилось?
– Как сказать… Не заметила.
– Познакомилась с кем-нибудь?
Бина покачала головой и покраснела. Потом она поняла, что покраснела, и краска на ее лице сгустилась еще больше.
– Работала. Просто работала.
Густо-розовый диван исчез за углом контейнера-модуля, и Ландсмана посетило еще одно озарение.
– Похоронная команда на подходе.
Он имел в виду комиссию министерства внутренних дел, учрежденную на время переходного периода, подготовку Реверсии, похороны их полицейского управления. Вот уже год управление лихорадит, какой-то слышен шепот, какая-то канцелярская белиберда, какие-то регистрации, рекомендации, бюрократический балет. И если что-то пойдет наперекосяк, всегда можно будет свалить все на «этих евреев».
– Мистер Большая Лопата появится в понедельник, – кивает она. – Самое позднее – во вторник.
– Фельзенфельд, – с отвращением ворчит Ландсман. – Три бельма ему в глаз… – Чего еще от этого типа ждать? Слинял за три дня до появления шомера из похоронной команды.
Из трейлера вываливаются еще двое работяг, выносят библиотечку порнографии и портрет президента Соединенных Штатов, цветная печать на картоне. Стандартный портрет, все на месте. Подбородок попкой, раздвоенный; фотозагар игрока в гольф, лихая обветренность яхтсмена-квортербэка, нападающего-непопадающего, неисчерпаемые резервы фотоэнергии и фотоуверенности. Детективы при случае натягивали на портрет дамские трусики в кружавчиках и обстреливали его катышками смоченной туалетной бумаги.
– Время кроить саван для нашей конторы, – изрекает Берко, глядя вслед портрету.
– Нет, ты еще ничего не понял, – говорит Бина, и Ландсман догадывается по ее интонации, что у нее куча новостей, одна другой хуже. – Пошли, ребята, – приглашает Бина, как пригласил бы любой инспектор на ее месте, и Ландсман должен повиноваться. Пять минут назад мысль выполнять распоряжения бывшей жены показалась бы ему абсурдной, но, видя, как она кивнула в сторону модуля, он надеется, что все его чувства и эмоции в ее отношении, если таковые еще уцелели, утонут в серости служебной субординации.