Бухбиндер заметил Ландсмана, и глаза его тут же близоруко сощурились от дурного предчувствия. Он вышел из мужского туалета, еще не отняв мудрых пальцев своих от пуговиц ширинки, с лицом, выражающим глубокое, но бесполезное понимание загадок вселенной, и вернулся к тушенке и черри-соде. Бухбиндер мужчина положительный, тучный, выходец из Германии, одет он в кардиган, рукава реглан, на пузе напузник вязаный. Чем ниже, тем современнее: из-под твидовых брюк горчат зимние кроссовки. Темный блондин с сивой и серебряной сединой. Бухбиндер постоянно подбадривал свою бороду ласковыми прикосновениями. В сторону Ландсмана он небрежно швырнул улыбку, как грош в кружку нищего, после чего выудил из кармана пухлый томик и, не забывая о тарелке, углубился в чтение чего-то весьма увлекательного, напечатанного мелким шрифтом. Почти сразу принялся раскачиваться в такт чтению и жеванию.
– Доктор, как ваш музей поживает? – окликнул его Ландсман.
Бухбиндер озадаченно уставился на странного незнакомца с блинчиками.
– Ландсман из управления полиции, может, вспомните. Я у вас…
– Да-да, конечно. – Бухбиндер выдавил на физиономию куцую улыбку. – Очень приятно. Мы, собственно, не музей, а институт, но это ничего…
– О, извините…
– Ничего, ничего. – Мягкий идиш Бухбиндера нанизан на жесткую проволоку германского акцента, от которого он, как и все. остальные йекке, не хочет отвыкнуть и через шесть десятков лет. – Это обычная ошибка, все так говорят.
«Ну так уж и все», – думает Ландсман, а вслух произносит:
– Все там же, на Ибн-Эзра?
– Нет, сэр. – Доктор Бухбиндер с достоинством стирает салфеткой горчицу с губ. – Я закрылся официально и навсегда.
Высокопарность, торжественность тона и манер как-то не вяжется, по мнению Ландсмана, с содержанием высказывания.
– Надоели неподходящие соседи, – подсказывает Ландсман.
– Соседи… Животные! – весьма бодро исправляет его доктор Бухбиндер. – Они били стекла и разбивали мое сердце. – Он отправляет в рот последний кусок говядины и принимается ее тщательно пережевывать. – Однако на новом месте я буду для них недосягаем.
– И где это новое место?
Бухбиндер улыбается, разглаживает бороду, отодвигается от стола, готовится к приятному сюрпризу.
– В Иерусалиме, конечно. Где же еще. – открывает он наконец сладкую тайну.
– О-о, – почтительно блеет Ландсман, стараясь не выдать озадаченности. Он не видел правил и условий допуска евреев в Иерусалим, но наверняка на первой позиции в этом перечне – не быть одержимым религиозным лунатиком. – Иерусалим… Далеко, однако.
– Да, конечно.