— Это было ужасно, — сказала Рита, — когда генерала Роммеля сместили с поста, а на его место назначили этого мерзавца Ламмерса. Вот когда по-настоящему начались все эти массовые казни и концентрационные лагеря.
— Они существовали и тогда, когда военным губернатором был Роммель.
— Но, — она сделала жест рукой, — это было неофициально. Может быть, эти головорезы из СС и тогда вытворяли такое же… Но он был не таким, как все остальные. Что-то в нем было от старого прусского офицерства. Он был суров…
— Я вот лучше скажу тебе, кто на самом деле очень много сделал для США, — сказал Уиндем-Мэтсон, — кто возродил их экономику. Это Альберт Шпеер. Не Роммель и не Организация Тодта. Шпеер был лучшим из наместников Партии в Северной Америке. Он заставил все эти фирмы, корпорации, заводы — все абсолютно! — снова заработать, и притом высокоэффективно. Жаль, что его не было здесь, ведь у нас по пять предприятий в каждой отрасли, конкурирующих между собой и из-за всего этого несущих такие чудовищные убытки. Нет ничего более идиотского, чем промышленное соперничество.
— Я бы не смогла жить, сказала Рита, — в тех трудовых лагерях, в тех общежитиях, которые были там у них на Востоке. Как одна моя подруга. Она там жила. У нее проверяли почту — она даже ничего не могла рассказать мне об этом, пока снова не оказалась здесь. Им приходилось подниматься по утрам в полвосьмого под звуки духового оркестра.
— Ты бы привыкла к этому. Зато жила бы в чистоте, получала полноценное питание, отдых и отличное медицинское обслуживание. Чего еще желать? Журавля в небе?
Его огромная машина немецкого производства бесшумно двигалась сквозь окутанный холодным ночным туманом Сан-Франциско.
* * *
Тагоми сидел на полу, поджав под себя ноги. В руках он держал пиалу с черным китайским чаем и дул на него, то и дело улыбаясь при этом Бейнсу.
— У вас здесь просто прелестно, — сказал Бейнс. — На всем тихоокеанском побережье ощущается такая умиротворенность. Она резко контрастирует с тем, что… — Он не стал уточнять с чем.
— Бог разговаривает с человеком чудом Пробуждения, — прошептал Тагоми.
— Простите?
— Это оракул. Извините меня. Вырвалось непроизвольно.
Бейнс призадумался и улыбнулся в душе.
— Что-то есть смехотворное, — заметил Тагоми, — в том, что мы живем по книге пятитысячелетней давности. Мы задаем ей вопросы, будто она — разумное существо. Она и есть живое существо. Как и Библия христиан. Многие книги на самом деле живут своей жизнью. И вовсе не в иносказательном смысле. Дух оживляет их. Понимаете? — он пристально посмотрел на Бейнса, ожидая его реакции.