Я распрощалась с ним немного обнадеженная и в то же время расстроенная. Не нравилось мне его состояние.
Можно себе представить, сколь серьезные падут на него подозрения и как он их воспримет. В последнее время со здоровьем у него было из рук вон плохо, что-то с нервами, все-таки разрыв с Алицией дался ему нелегко, и меня мучили дурные предчувствия. Неужели я позволю возводить напраслину на это невинное создание?
Но тогда придется сказать всю правду. Еще раз, на трезвую голову, я прикинула все за и против.
Существуют две помехи. Первая – нельзя нарушать волю Алиции. Если в ее жизни было нечто такое, о чем она умалчивала, то мне тоже надо это скрывать, вот только что именно? Откровенничая вслепую, как бог на душу положит, я могу разболтать самые сокровенные секреты, которые следствию нужны не больше, чем собаке пятая нога.
Вторая помеха – страх за собственную шкуру. Ужасно хочется пожить еще немного – в покое и на свободе. Нечего закрывать глаза и играть с собой в прятки. Как ни крути, иностранные спецслужбы придется со счетов сбросить – кто еще мог следить за нею с таким упорством денно и нощно, как не наши бдительные органы? В чем-то они ее подозревали и держали на крючке. А вдруг неспроста? Ну как прикажете поступить, заявиться с бухты-барахты в госбезопасность и брякнуть: «Уважаемые органы, по-моему, вы глубоко заблуждались насчет моей подруги, не тот у нее характер для шпионажа, а в результате вашей ошибки какой-то подонок отправил ее на тот свет. Что касается меня, то я знаю нечто такое, чего не должна знать, и поэтому собираюсь в Копенгаген, чтобы схоронить это с концами». Допустим, моя подруга выглядит в их глазах врагом и преступницей, кем тогда буду выглядеть я? На что я рассчитываю, не ответят же мне: «Примите наши сожаления, мадам, раз вы утверждаете, что в отношении этой дамы мы оказались плохими психологами. Извините нас за ошибку, а с вашей информацией делайте, что хотите, хоть подавитесь, хоть похороните в Копенгагене, нам она не нужна». Мне пришлют букет роз, и при каждом удобном случае мы будем обмениваться заверениями во взаимном почтении. Прямо как в жизни.
Нет, мне не удастся доказать, что Алиция была самым что ни на есть законопослушным гражданином нашего общества – ничем таким не занималась, не интересовалась, не располагала – в том-то и беда, что она располагала излишней информацией. Мало того, я тоже знаю лишнее, да еще самым дурацким образом впуталась в какую-то тайну, а потому единственный для меня выход – оставаться в тени.
Нет, я ничего не могу доказать. Ничего не могу поделать. Разве что повеситься. А поскольку вешаться неохота, придется гнуть ту же линию: держать язык за зубами и прикидываться дурочкой – вплоть до отъезда в Копенгаген.