Наклонившись к подиуму, она подергала покойного за нос.
— По моим ощущениям — настоящий. Не оторвался, во всяком случае.
— Отлично, — кивнул русский. — Так держать.
Дуг Каткарт постучал по блестящей лысине костяшками пальцев и, обернувшись к жужжащей кинокамере, сообщил:
— Подтверждаю: настоящий.
Хофманн нетерпеливо предложил свои услуги:
— Я — дантист.
Русский кивнул.
Хофманн вплотную придвинулся к лицу покойного.
Следы подкожных кровоизлияний, несколько царапин от бритвы. Профессионально разжав покойному челюсти, Хофманн, сощурившись, заглянул внутрь. Щелкнул пальцами; Гэрри подал ему свой «Ронсон». Зубы Ленина наводили на мысль о пище ссылок и тюрем, о русских сигаретах и борще.
— Золотые пломбы, — отметила Анна. И широко усмехнулась.
Хофманн нахмурился.
— Нескольких пломб недостает.
— Что? — Русский нагнулся поближе.
Хофманн покачал головой.
— Совсем человек за собой не следил.
И он попытался закрыть покойнику рот.
— У Ленина никогда не было времени, — отвечал русский. — Он предпочитал обедать не с туристами, а с шоферами и рабочими.
И, заметив, что оба фотографа застыли с открытыми ртами (объектив навел только Кэддок), он ткнул локтем сперва Ивана, потом второго:
— Болкан!
Хофманну удалось-таки сдвинуть застывшие челюсти. С другой стороны от подиума Гвен Кэддок запустила руку в реликварий и подергала покойника за ногу. Приподняла ее — негнущуюся, твердую. Черный шнурок развязан; носков и в помине нет.
Миссис Каткарт покачала головой. Прикоснуться к содержимому саркофага? — да никогда в жизни!
Гвен старательно запихивала ногу обратно.
— Он живой… ну, то есть не фальшивка. Не деревянный или что-нибудь в этом роде. — Нахмурившись, она посмотрела в камеру. — Это нога. Как есть нога.
Хофманн буравил взглядом Луизу.
— Моя жена — прирожденная правдолюбка. Ну же, давай!
Луиза нерешительно коснулась галстука. Прочие охотно посмеялись бы над Гвен с ленинской ногой, не будь все так серьезно. Сконфуженная Гвен (она так легко смущалась!) перекрестилась и закатила глаза.
— Мы просим вас подтвердить бытие Ленина, реальность его тела, а вовсе не убранства, — одернул русский Луизу. — Конечно же, одежда его — подлинная! Но одежда есть одежда.
И тут галстук оторвался от жилета. Он был обрезан посередине — все-то несколько дюймов длиной. В строгом смысле слова, это и не галстук вовсе!
— Ох, боже мой! Какая неожиданность!
— Видишь, что ты натворила? — пошутил Борелли.
— Довольно! — резко скомандовал русский.
Аппараты уткнулись в пол; галстук осторожно пристроили на место. Это происшествие, такое человечное в своей неожиданности, развеяло напряженность; туристы весело защебетали промеж себя. Спустя какое-то время все становится возможным.