Тем больше было наше изумление, когда 10 марта мы получили приказ Гитлера ввести в Австрию наши войска. Я был вызван в рейхсканцелярию, и мне кратко изложили эти намерения, потому что Шушниг без предупреждения объявил о желании провести референдум по вопросу своего соглашения с Гитлером. Гитлер воспринял этот поступок как нарушение их договора и намеревался расстроить эти планы при помощи военных действий.
Я предложил, чтобы главнокомандующий сухопутными силами и начальник Генерального штаба были вызваны для получения приказов непосредственно от самого Гитлера. Я отлично понимал, что иначе Бек просто отвергнет все это как совершенно невыполнимое, а я никогда не смогу доложить об этом фюреру. Браухич был в командировке, поэтому я вернулся в рейхсканцелярию только с Беком. Его возражения Гитлер немедленно отмел в сторону, поэтому у него не было выбора, кроме как выполнить приказ и через несколько часов доложить, какие войсковые части будут готовы вступить в Австрию утром 12-го. Поздно вечером 11 марта Браухич покинул здание рейхсканцелярии с окончательным приказом, после того как днем этот приказ один раз был временно отозван.
Я вернулся домой только к восьми часам вечера, и мои гости уже ждали меня, среди них случайно оказался австрийский посол [Таушиц] и его военный атташе [генерал-майор Поль] наряду с самыми разными людьми и в мундирах, и штатском. Приглашения были разосланы три недели назад, когда мне даже и не снилось, что 12 марта станет одним из главных исторических дней. Вскоре я определил для себя, что австрийские господа вели себя совершенно спокойно и явно не имели понятия о том, что должно произойти всего через несколько часов. Это было чистое совпадение, но эта вечеринка стала идеальной маскировкой для ввода наших войск в Австрию.
Последующая ночь стала для меня сущей пыткой: один за другим следовали телефонные звонки из Генерального штаба сухопутных сил и от Браухича; наконец около четырех часов утра поступил звонок от тогдашнего начальника оперативного штаба, генерала фон Вибана; все умоляли меня уговорить фюрера прекратить операцию. У меня не было желания просить об этом фюрера даже один раз; конечно, я обещал им, что я попытаюсь, но через некоторое время я перезванивал им (даже не делая попытки связаться с фюрером) и говорил каждому, что он отклонил их возражения. Об этом фюрер так никогда и не узнал, а если бы он узнал об этом, его мнение о руководстве сухопутных сил было бы подорвано, а я хотел уберечь обе стороны от разочарования.
В шесть часов утра 12 марта фюрер и я вылетели из Берлина: он хотел принять участие в триумфальном входе на его родину и лично сопровождать войска. Сначала мы появились на командном пункте главнокомандующего дивизиями генерала фон Бока, входящими в Австрию. Он кратко изложил нам о передвижении войск и их маршрутах вторжения, поскольку фюрер, естественно, сам хотел приветствовать свои войска. Отсюда и произошел тот памятный телефонный разговор с Муссолини, фюрер на самолете отправил ему с эмиссаром рукописное письмо, в котором он объяснял ему свои действия: Муссолини лично позвонил, чтобы подтвердить, что он приветствует его действия, и поздравил Гитлера; затем последовала незабываемая фраза Гитлера: «Дуче, я никогда не забуду вас за это», – восклицание, которое он повторил несколько раз.