Однако сама Кендалл, словно не слыша иронии в его голосе, искренне сетовала на то, что срок годности многих препаратов в его аптечке давно истек и что подобное безрассудство ей представляется непозволительным, что только удача спасет его от смертельно опасного заражения крови, а потому следует надеяться на чудо и молиться.
Самым забавным было то обстоятельство, что в своем преувеличенном беспокойстве за жизнь и здоровье Хадсона она нисколько не притворялась. И это показалось ему не столько странным, сколько необычайно милым. Именно такое поведение женщины в его представлении ассоциировалось с нормальным материнским отношением к своему ребенку, чего он был лишен в детстве. Со школьного возраста он был всецело предоставлен опеке настоятелей частной школы. Общение с родителями было урывочным, а житье-бытье под крылом тетушки Фэй больше напоминало сказочное путешествие по воображаемым мирам, нежели обычный семейный быт с его неотъемлемыми проблемами. Хадсон и не предполагал, что именно такого трепетного отношения ему так сильно недоставало в детстве.
И теперь, когда эта забавная рыжеволосая женщина вилась вокруг него с ватой, бинтами и склянками, он чувствовал себя на вершине блаженства.
Он с робостью и радостью наблюдал за тем, как Кендалл хлопочет, он видел ее смятение и сострадал той боли, с которой она восприняла его многочисленные ссадины и царапины. Кендалл чувствовала себя виноватой — ведь это из-за ее внезапного побега Хадсон так сильно поранился. Казалось, она вот-вот заплачет.
Хадсон хотел запечатлеть это все если не на фотоснимках, то хотя бы в своей памяти. Он знал, что самые ценные воспоминания всегда хранятся в душе, а не на цифровых и бумажных носителях.
Поэтому он послушно сидел на дубовой скамье и, затаив растроганную улыбку, внимал всему тому, чем жила в сей миг эта забавная и несговорчивая девушка с фарфоровой кожей и курчавыми золотисто-рыжими волосами.
Она уже не печалилась оттого, что он узнал ее тщательно скрываемую тайну. Казалось, она совершенно забыла о том, что произошло до того, как Хадсон бросился за ней в погоню сквозь заросли диких роз, не разбирая дороги.
Да, он видел неровные следы от шрамов на ее израненных ногах. Но это не отпугнуло человека, который объездил полмира, знавал экранных красавцев и цирковых уродов, самолично наблюдал человеческие трагедии, потери и спасительные обретения себя. Он, как никто другой, понимал, что такой условный изъян может исковеркать человеческую судьбу только в мире обывательски узких представлений, и он отказывался верить в то, что Кендалл их разделяет.