Со мной произошло нечто любопытное. Я исполнена решимости переписать собственную биографию. В той истории, которую я сочиняю, у Мэй есть телефон.
Мой психолог, доктор Фукухара, — последовательница Юнга. Она верит в символы и тени. Я тоже. Но наши встречи прекратились. «Мы зашли в тупик» — вот как выразилась доктор Фукухара. Я засмеялась, услышав это. Не только потому, что это смешно, но и потому, что так сказала бы и тетя Ева.
После четвертого звонка срабатывает автоответчик. Аппарат старый, хоть и новее телефона, но при этом с определителем номера, а еще можно прослушать часть сообщения и решить, стоит ли разговаривать с позвонившим.
Голос брата отдает металлом и звучит слишком громко. Я тянусь к трубке и ощущаю швы — после операции в моем теле еще остались нерассосавшиеся нитки.
— Чего тебе? — спрашиваю.
— Прости, если разбудил, — отвечает Бизер.
Я помню, что заснула вчера на кушетке, слишком усталая, чтобы подняться. Меня загипнотизировали запах цветущего жасмина и звуки гитарного перебора.
— Прости, — повторяет он. — Я не стал бы звонить, но…
— …но у Мэй снова проблемы?
Это единственный повод, по которому звонит Бизер в последнее время. Мэй арестовывали шесть раз, когда она спасала жертв домашнего насилия. Недавно братец сообщил, что добавил в список быстрого набора номер местного поручителя.
— Нет, не у Мэй, — говорит он.
У меня сдавливает горло.
— Ева.
Умерла, думаю я. О Господи, Ева умерла.
— Таунер, она пропала.
Пропала. Бессмысленное слово. Я меньше всего ожидала услышать это слово — «пропала».
Листья пальм хлопают по окну. Уже слишком жарко. Ясное небо Санта-Аны, фантастическая погода. Я тянусь к окну, чтобы закрыть его. По моим ногам, царапаясь, проскакивает кошка, стремясь на свободу, — она выпрыгивает в закрывающееся окно и оставляет после себя лишь несколько шерстинок. Все, что осталось от животного, которое несколько секунд было здесь, а потом мгновенно исчезло. Ссадины у меня на ноге немедленно начинают вспухать.
— Таунер…
— Что?
— Лучше тебе вернуться.
— Да. Ладно.