– Да. С ветчиной, майонезом и салатом. Без помидора. И лука не надо...
Он произнес все это так, словно заказывал в какой-нибудь забегаловке. Затем снова многозначительно улыбнулся и добавил:
– Не хочу, чтобы изо рта плохо пахло...
– А почему ты вернулся так рано? – стряхнув воду с салатных листьев, я выложила их на хлеб. Ложка майонеза, виток ветчины, снова салатный лист, еще один кусок розовой ветчины и поверх всего – влажный, изгибающийся белесым тельцем кусок хлеба. С угла бутерброда тяжелой каплей выдавился майонез.
– Сегодня понедельник, библиотека открывается в час дня, – он неотрывно следил за моими движениями. – Лень было ждать, ну я и решил вернуться домой. Поесть...
– Значит, ты сразу пошел домой?.. – мне стало страшно. Я вспомнила, что закрыла за ним дверь где-то около десяти. Через полчаса появился Стив, и мы сразу легли в постель. До библиотеки всего двадцать минут медленного ходу. Двадцать минут туда, двадцать минут назад, и там минимум десять. То есть Дэвид наверняка был в доме минут пятнадцать. Значит, он все видел. Вот почему я не слышала, когда он вошел и поднялся по лестнице!
Дэвид, не отвечая, жевал бутерброд. Челюсти ритмично двигались, глаза от удовольствия слегка сузились. Он уткнулся в журнал и, казалось, совсем забыл обо мне.
– А где твое «спасибо»? – я старалась говорить добродушно.
– Да, да, спасибо! – не отрываясь от журнала, промычал он.
Ни черта этот дурачок не видел, успокоила я себя. Не сидел бы он сейчас и не разговаривал бы со мною так спокойно.
Мне стало смешно. Надо позвонить перепуганному насмерть Стиву. Он-то ведь не знает, что страшная, как ему виделось, гроза оказалась всего лишь упавшим на крышу соседа желудем. Я встала и двинулась к выходу. Уже почти скрывшись за кухонной дверью, я довольно четко услышала:
– Я хочу поговорить с отцом. Сегодня. Дай мне его номер телефона.
Что-то в голосе этого мальчишки было такое, что заставило меня вздрогнуть.
– Конечно, – покорно сказала я.
Я поднялась к себе в спальню, села на разобранную кровать.
Здесь все еще был полумрак. Солнце исчезло, золотистая пляска в щели между шторами закончилась. На полу бесстыдно валялась скомканная простыня, у стены, рядом с ночным столиком съежилась брошенная подушка. Другая подушка, настороженно выгнув бок, притаилась в кресле. Из-под нее выглядывала бретелька того самого лифчика, который я в спешке никак не могла найти.
Я легла и закрыла глаза. Вот и все. Вот и все.
Как тяжело и грустно. То, что на меня надвигалось, казалось огромным и неотвратимым.