И удивился:
— На кораблях, разумеется, — ответил он. — Не на мускульной же силе в космосе путешествовать.
— Здорово! — мечтательно протянул Грин. — Жалко, что до летучих кораблей я не додумался. А может, это и к лучшему. Корабли я себе все-таки не очень представляю.
— Да, к лучшему, — пробормотал Серазан, потихоньку, неспешно, но бесповоротно все же осознавая, что же сделалось с учеником. — Если бы вы сюда пригребли на веслах, с прикрепленной к заднице галерой…
Грин попытался изобразить на невыспавшейся физиономии негодование.
Получилось откровенно плохо.
— Ну, мне, честно говоря, самому немного необычно, — признался он, — но таким ведь быть интереснее, правда? Правда, мастер Тесс?
— Да, — согласился Серазан. — Интереснее, безусловно. Особенно окружающим. Вы как вообще теперь жить планируете? Сможете вы себя обслуживать? Готовить, мыть посуду, стирать? Мыться как — языком?
Тут Тесс представил себе последнее занятие, вспомнил поговорку про кота, которому делать нечего, и после секундной паузы отчаянно, истерически расхохотался, падая назад на постель. Грин вернулся, но вернулся… вот… вот таким — и это было настолько чудовищно, что впору было сойти с ума.
Грин покраснел до кончиков ушей и с несчастным видом спрятал лицо в лапах. Ответить ему было нечего.
Замешательство сфинкса длилось от силы минуту, а потом контраст между лесом, где сфинкс стал своим, желанным, и недовольным человеком, который явно не хотел больше его таким видеть, стал очевиден. На смену удивлению и усталости пришло бешенство. Грин даже удивился тому, как побелело в глазах, как только что мягкие лапы вдруг стали пружинисто-напряженными и готовыми в любую минуту выпустить когти.
— Я прошу прощения, — проговорил он, тяжело дыша, — что потревожил ваше существование, Серазан Тесс, человек из другого мира.
Потом Грин аккуратно спрыгнул с кровати, мягко и быстро прошел обратно к двери, распахнул ее — оказалось, что магией, и сильно! — и хорошим прыжком оказался снаружи.
Встряхнулся и пошел прочь. Надо было еще найти место, где можно выспаться, потом уходить — сначала к реке, потом к морю. И больше не возвращаться.
* * *
…Что именно привело Тесса в чувство — холод ли из распахнутой двери подействовал отрезвляюще, или собственное подсознание не дало сходить с ума дольше, чем это позволял инстинкт самосохранения — он не смог бы ответить. Но, собственно, и вопросом этим не задавался, когда смех наконец утих и вернулась возможность соображать.
Сел. Заставил себя оглядеться.
Явление чудища в виде ученика можно было бы счесть рассветным кошмаром на исходе Поминальных ночей, но сбитое одеяло со следами звериных лап, открытые настежь двери и два рыже-бурых пера, оставшихся явно не от ощипанных фырчей, заставляли признать этот бред реальностью.