Закрыв глаза, чтобы не видеть проклятых лампочек под потолком, горящих всю ночь напролёт, Максим снова вздохнул. Кроме лампочек больше ничто, даже тяжелый запах, если не просто вонь от шести десятков мужских тел, его не беспокоило. Хотя нет, кое-что его всё же беспокоило Максима. Например, действия его бывшего руководства, влупившего ему пятнадцать лет особого режима ни за что, просто так, спокойствия ради. Оно могло запросто добавить майору Бойцову ещё лет десять, а то и все двадцать, даже не утруждая себя лишними объяснениями. Да, Москва, как говорится, бьёт с носка и слезам не верит. Ну, ударов, какими бы сильными они не были, Максим не боялся, да, и слёз никогда не лил. Не мужское это дело, лить слёзы. Мужчина так же не имеет права вообще выставлять напоказ свои чувства, какими бы они не были. Особенно если этот мужчина солдат, боец и даже более того, полевой агент специального назначения, каких во всём мире насчитывается намного меньше, чем космонавтов и астронавтов. Показать свои чувства, выразить их открыто, ничто иное, как указать на свои слабости. Как следствие, ты можешь вооружить вероятного противника и дать ему шанс победить себя хоть в открытом поединке, хоть в тайном, куда больше похожем на партию в шахматы со смертельным исходом.
Не верь, не бойся, не проси. Старые тюремные истины, следуя которым человек должен вести себя на зоне так, словно он один на льдине. Только так и можно выжить в тюрьме, если ты не хочешь принять ни одну, ни другую сторону, лежащую справа и слева от жизненного водораздела, прописавшего одних, как мужиков, а вторых, как блатных. Максим не мог, не имел права показывать, чего он стоит на самом деле, ведь согласно последней легенде ему нужно было выдавать себя за бесбашенного лётчика, который в жизни умел хорошо делать только одно — летать. Естественно, что при такой легенде Максим уже не мог показывать как блатным (в первую очередь блатным), так и мужикам своей силы и боевой подготовки. Этим он выдал бы себя с потрохами, а потому был вынужден все четырнадцать лет упрямо гнуть свою линию, я, ребята, один на льдине и меня не колышут все ваши разборки и дела. С одной стороны это было чертовски трудно, выживать в «Титанике» в одиночку, а с другой проще, поскольку Максим от этого не превратился в отверженного. Более того, его уважали как блатные, так и мужики, правда, в «Титанике» что одни, что другие звались несколько иначе — крутые и деловые, но от перемены мест слагаемых, сумма не менялась.
Максима, выдававшего себя за майора ФСБ Николая Бойцова, оперативный позывной Ястреб, выручало и то, что срок ему дали по сфабрикованному делу якобы за нарушение правил полета, последовавшую вслед за этим катастрофу и гибель людей. Получалось так, что из-за его халатности, разгильдяйства и хулиганства в воздухе погибла группа разведчиков-нелегалов, полевых агентов специального назначения, которую ему было приказано доставить на вертолёте с территории Ирана в Россию. Таково было обвинение и именно за это Николаю Бойцову влепили пятнадцать лет, хотя на самом деле его задание заключалось в том, что он должен был каким угодно способом заманить разведчиков на борт вертолёта, подняться вместе с ними в воздух и затем, находясь над Каспием, взорвать винтокрылую машину в воздухе так, словно её подбили выстрелом из «Стингера». Вообще-то майор Бойцов имел право уничтожить проштрафившихся полевых агентов каким угодно способом, что он и сделал. Да, своё столь странное задание Ястреб выполнил, но начальство почему-то решило его закрыть. Выводить его в расчёт начальство не стало не столько по причине порядочности, сколько из соображений своей собственной безопасности.