Но вот он появился, такой же, как и всегда, в своей алой с серебряной каймой накидке, в высоком островерхом шлеме. Причем улыбался и тащил за собой упиравшегося лохматого мужика в длинной беленой рубахе.
— А ну скажите этому необожженному горшку Милюте, что мы не блазни, а самые что ни на есть русичи. А ты погляди, сколько нас. Чего трясешься-то?
Названный Милютой постепенно успокаивался. Даже поклонился, коснувшись пальцами земли.
— Да будет с вами…
Резко осекся, оглянулся через плечо, словно чего опасался. Но все же докончил:
— Да будет с вами милость богов, добрые люди.
Широкая рубаха болталась на нем, Милюта выглядел изможденным, всклокоченным и грязным, как будто о бане вовек не ведал и гребня не знал. А вот на ногах его были добротные сапоги рыжей кожи, едва ли не городской выделки, правда, давно не смазываемые, грязные, с комьями налипшей глины.
— Примешь ли на постой, как встарь, Милюта? — скорее не спрашивал, а приказывал Свенельд. — А то смотри, я саму княгиню киевскую тебе в гости привез. Как такой гостье почет не оказать!
Блуждавшие маленькие глазки древлянина остановились на всаднице на буланой лошади, изучали словно с недоверием, но уже не страх в них был, а нечто оценивавшее. Увидел он кралю, какую в лесах этих поди и не сыщешь: статную, горделивую, с достойным белым лицом, ясно-серыми, не по-бабьи мудрыми глазами. Еще древлянин Милюта отметил, как она одета — непривычно по здешним меркам, но и богато неимоверно. Никакой вышивки с обережными знаками, что придавало ее одеянию почти траурный вид, только дивное сукно цвета лесной фиалки ниспадало до самых шпор, отливая в складках серебром. Голову молчаливой всадницы покрывало тонкое белое покрывало, удерживаемое вкруг чела светлого серебра обручем, причем без всяких подвесок и украшений, даже височных колец не было. И тем не менее чеканка на обруче была затейливой и богатой, да и от всего облика этой женщины веяло таким величием и достоинством, что Милюта ни на миг не засомневался — княгиня! Ольга Киевская, повелительница Руси, из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор, которая единственная может прекратить то, что творится в их несчастном краю.
И Милюта так и рухнул на колени перед копытами ее буланой.
— Пресветлая княгиня… сударушка… так ждали тебя! Теперь все исправится, теперь развеют колдуны чары и вновь засияет над нами солнышко ясное, защебечут птицы, уйдет тьма!
Ольга смотрела с легким недоумением. В какой-то миг заметила, что из других изб тоже повалили древляне — то ли привлеченные восторженными криками Милюты, то ли сами устали таиться и теперь сходились к всаднице в богатых одеждах, перед конем которой ползал по земле их староста. И теперь они все потянулись к Ольге, стали улыбаться почти блаженными счастливыми улыбками. Она видела их измученные, изможденные лица, видела, как загораются их глаза.