Так за разговорами они и вышли. Но вскоре в полуземлянке появился новый гость — Малкиня. Малфрида обрадовалась ему, даже стала подниматься, кутаясь в теплую пушистую шаль из пуха местных коз, но ведун сделал ей успокаивающий жест и перво-наперво подошел к Святославу. Он принес маленькому князю подарок — вырезанную из древесного корня лошадку. Подарок понравился Святославу, он стал играть им, как будто коняшка легко и красиво гарцует по воздуху, цокал языком, изображая звук подков, дивился, как в свете лучины увеличивается тень игрушки на стене. Увлекся, и Малкиня потихоньку подошел к Малфриде. Она улыбнулась ему. Она сейчас редко кому улыбалась, но верный друг Малкиня всегда мог рассчитывать на ее расположение и добросердечность. Даже прислуживавшие Ольге и заодно и ее беременной чародейке женщины это заметили, шептались в своем углу.
Малкиня сел на полагающем расстоянии от беременной боярыни, поведал ей новости, сообщив и про то, о чем говорилось на сегодняшней сходке. Малфриде это было интересно, но не особенно взволновало. Она опять ощутила, как сильно потянуло в спине, отдалось болью внизу живота. Она сжала губы, стараясь, чтобы в полумраке избы Малкиня не заметил этого. Хотя полумрак сейчас был не такой и плотный: лучину жгли скорее по привычке, а основной свет поступал в открытую отдушину в кровле. Он светлым столбом попадал в помещение, высвечивая даже своды кровли. Древляне всегда так строились, поднимая кровлю повыше для лучшего отвода дыма.
Малкиня резко умолк на полуслове.
— Что? — спросила Малфрида.
И сама поняла — что. Он уже не впервые обращал внимание на ее калиту, лежавшую в изголовье за свернутыми шкурами. Итак, опять заворочалась эта неугомонная лапа. Малфрида вспомнила, как ранее ее сперва пугала, потом раздражала эта неуемность сухой высохшей конечности. Теперь она привыкла, поняла, что люди не особо придают этому значение, как будто ведьме княгини и полагалось таскать с собой какого-то упрятанного в мешочек калиты зверька. А вот Малкиня знал, что там, его это волновало. Зато теперь, благодаря Кощееву оберегу, она могла скрывать от ведуна свои помыслы. От этого ей с ним было даже легче, не досаждало ощущение, что от него ничего не укроешь. И все же порой думалось: уж не притворяется ли Малкиня? Он пусть и открытым кажется, а хитер. И Малфрида, чтобы проверить ведуна, стала думать о нем… Всякое думать. И то, как хорош стал Малкиня, какие у него умные ясные глаза, как он раздался в плечах, возмужал. И еще о том, что ей нравится, какой он чистюля, вон волосы чистые и вымытые, расчесаны гладкой русой волной. Иные вон в этих походных условиях да в постоянных схватках забыли и что такое лицо умыть, бородами до скул заросли. Понятное дело, не до того воям, когда то древляне напирают, то нежить подбирается. А вот Малкиня всегда находил время, чтобы придать себе достойный вид. И это несмотря на то, что он стал сражаться не менее иных — откуда и умение у него взялось, у неженки? Вон его даже Асмунд хвалил, говорил, что у молодого волхва прирожденная ловкость есть. Правда, когда при ясном свете дня приходится с древлянами сражаться, Малкиня никогда не воюет, зато ночью… О, ночью страшное тут творится, люди сами дивятся, что уже стали привыкать к схваткам с мертвыми. Кажись, ничего страшнее этого и нет, а вон же, воюют. Да еще и мертвых своих жгут. Запах паленого мяса уже стал привычным. И Малкиня им помогает, стягивает к огненной краде изувеченные тела. А потом все же, как бы ни устал, идет отмывается от крови. Неженка. Раньше-то волхвы его воспитывали, потом в тереме князя обитал бесхлопотно. И вот же каков стал — сильный, уверенный, ладный весь. Такого поцеловать порой хочется, запустить пальцы в его шелковистые волосы, коснуться губами сильной шеи, там, где тесемки его грубой куртки с бляхами расходятся, а кожа у волхва нежная-нежная…