Поток сознания не помешал Курочкиной придвинуться поближе к Серому. Любка притянула к своим близоруким глазам его слабо сопротивляющуюся руку и начала свою нехитрую атаку:
– Какая интересная рука!
Серый громко расхохотался и с нескрываемым интересом посмотрел на Курочкину:
– Неужели я еще могу на что-то надеяться?
– Ну что вы! – засуетилась Курочкина. – У нас, то есть у вас, все еще впереди!
– Прекрасный тост! – поддержал ее Серый и, оглядев заметно оскудевший стол, поинтересовался: – Только вот что вы будете пить?
– Шампанское! – прокричала Курочкина.
– Коньяк, – попросила Ленка.
Эдик отвел глаза в сторону и скромно промолчал.
Серый встал и направился к бару. Ленка оглянулась и из-за его спины увидела барменшу, зазывно расплескавшую по барной стойке свою необъятную амебоподобную грудь. Тетка делала какие-то неуверенные па руками и застенчиво улыбалась. Против ненавязчивого обаяния Серого и в столице редко кто мог устоять, а провинциальные барышни не просто под ноги падали, но и сами укладывались в ящики.
Что я чувствую, задавала себе привычный вопрос Ленка и привычно же не находила на него ответа. Сколько, действительно, лет, сколько зим прошло! Пора бы уже и не быть собакой на сене, ан нет, что-то еще теплится в подкорочном пространстве, что-то еще свербит.
Серый, держа в одной руке бутылку коньяка, в другой – шампанское, вернулся к столику. За ним трусила барменша с подносом. Она собрала грязную посуду, сменила скатерть и, выставив на стол местные нехитрые закуски, скромно удалилась.
Началась обыкновенная интеллигентная пьянка, живое участие в которой в основном приняли женщины: Эдику на другой день надо было выступать, а Серый, и раньше особо не злоупотреблявший, в этот вечер своих привычек решил не менять.
Ленка пила только коньяк и поэтому набралась гораздо быстрее Курочкиной. Но Любка была активнее, и уже через некоторое время висела у Серого на шее и плакалась ему в воротник кожаной куртки:
– Никто меня не любит, никто не поцелует, пойду я на болото, наемся жабуляк.
– Курочкина, повтори, пожалуйста, помедленней, – сказала Ленка, прикуривая сигарету, – я записываю. Если пустить это народное творчество на припев, народ, я думаю, на меня не обидится.
– Не обидится! – подтвердила Курочкина, упорно пытаясь взгромоздиться Серому на колени.
– А может быть, нам Лена что-нибудь из нового прочтет? – предложил он только для того, чтобы избавиться от Любки.
– А что? – встрепенулась Ленка. – Могу!
Алкоголь, усиливавший ее беспочвенную ревность, подхлестнул вдохновение, и она начала импровизировать: