Ходить по деревянной палубе было невозможно, и Гримс, прицелившись, оттолкнулся от поручней и, пролетев несколько метров, вцепился в ручку. Там оказался коридор, по обеим сторонам которого были открытые и закрытые двери. Гримс подождал, пока подойдут остальные, и, держась за поручни, направился к первой полуоткрытой двери. Она легко распахнулась.
Внутри каюты находился комод, два легких стула и две койки у стены, одна над другой. Свет фонарика ярко отражался от металлических деталей и тускло поблескивал на полированном дереве.
Гримс застыл перед верхней полкой. Над ней, запутавшиеся в белых простынях, висели два тела — мужское и женское. Командор не впервые встречался со смертью, но никогда еще люди не казались ему такими беззащитными перед ее лицом. Тела, похожие на мумий, за столетия пребывания в этом пустом пространстве высохли, хоть и не до степени обтянутых кожей скелетов.
В наушниках прозвучал голос Тодхантера:
— Разрешите их заснять, сэр?
— Конечно, доктор. Они тоже не будут возражать.
“Сколько же времени прошло, — думал Гримс, — с тех пор, как вы думали и возражали… Но что же с вами произошло? Погибли вы от резкого холода или в тот момент, когда воздух одним хлопком вырвался из каюты?”
Повернувшись, он увидел за шлемом скафандра бледное лицо Сони.
“Как мы должны быть благодарны за то, что мы живы! — подумал он. — Как нам повезло, все-таки…” А вслух сказал:
— Мы немного выясним, роясь по другим каютам.
— Где же тогда? — глухо спросил Кэлхаун.
— В контрольной рубке. Раньше на таких кораблях ее называли рулевой.
Отталкиваясь руками от поручней, все двинулись вслед за ним вдоль трапов и коридоров. Время от времени им встречались такие же тела, как и в первой каюте. Наконец, пройдя через большой зал, где свет фонариков ярко играл в хрустальной люстре, они снова выбрались на палубу. С обеих сторон корабля здесь висели спасательные шлюпки. Огни “Искателя” походили отсюда на большую звезду, окруженную туманностями на темном небе.
При помощи поручней и перил они добрались до капитанского мостика. В центре рулевой рубки, перед широкими окнами, рядом с большим морским компасом на подставке, находился штурвал. Держась за его отполированные ручки, перед ним стоял вахтенный матрос, одетый по всей форме: бескозырка, широкий воротник, черные короткие ботинки. На его лице застыло выражение напряженного внимания, а глаза были устремлены на компас, стрелка которого за половину тысячелетия не сдвинулась и на градус.
Напротив штурвала находилась дверь в другое помещение, в котором еще два человека в белых формах склонились над столом. Для Гримса не представляло труда определить их звания.