Вернувшись через несколько дней в Лос-Анджелес, Ричард сказал Лайле, что в ту ночь, когда он смотрел, как отец копает в саду яму, у него появилось какое-то нехорошее чувство. И только на следующее утро он понял, что же ощутил на самом деле: горе отца, то горе, которое человек носит в себе годами.
Сев на край кровати, Лайла сняла с руки браслеты. Как трогательно: свекор ночью один копает в саду яму и опускает в нее драгоценности жены, чтобы отпустить ее душу. Однако правда состояла в том, что это было совсем другое. Собака на соседнем дворе звякнула цепью и заскулила. Небо потемнело. Не стало видно даже птиц на ветвях лимонного дерева, устроившихся там на ночлег. Нет ничего страшнее, чем смерть ребенка. Эта смерть словно вбирает в себя тысячу других смертей. Замкнутый круг, конец всего, чем мог бы стать твой ребенок: десятилетней девочкой, двадцатилетней девушкой. Единственная потеря, с которой невозможно смириться.
Если бы Лайла была там, если бы видела, как холодеет тело ее дочери, если бы металась по Восточному Китаю в поисках гробика, она, возможно, и смирилась бы. Она последовала бы совету свекра: отпустить, оставить мертвых мертвым. Отпустить, выкручивая себе руки, чтобы боль в руках — крошечные булавочные уколы — осталась с ней навсегда. Но Лайла решила не предаваться горю. Вместо этого она вынула из чемодана маленький белый свитер. Она держала его в руках до тех пор, пока перед глазами не встала сплошная белая пелена. А когда ткань в ее руках начала медленно нагреваться, Лайла зажмурилась и стала звать свою дочь.
Ричард вернулся после одиннадцати. Так сильно он еще никогда не напивался. Оставив машину прямо на дорожке, он, стараясь сохранить равновесие, двинулся к дому. На улице не было слышно ни звука, тишину нарушали лишь его неуверенные шаги. Он подошел к входной двери, но не смог заставить себя войти в дом. Усевшись на крыльце между двух розовых кустов, Ричард погрузился в размышления. Он пытался понять, что же на самом деле произошло.
Лайла слышала, что он вернулся, и понимала: стоит ей сделать хотя бы одно движение и дальше все пойдет само собой. Нужно только встать, накинуть халат, выйти в холл и открыть дверь. Но она была не в состоянии это сделать, ибо не могла расстаться со своими мыслями даже на одну секунду. Ее мысли должны быть чисты, как луч света. И Лайла даже не шелохнулась, когда Ричард отпирал дверь и входил в дом.
Постояв перед закрытой дверью спальни, он пошел в кладовку, где хранилось постельное белье, и вытащил несколько простыней. Затем разделся в столовой, не зажигая света. Ричард уже было собрался лечь на диванчик, как вдруг почувствовал запах гари. Идя на запах, он вышел на кухню, где пахло еще сильнее. В кухне было совсем темно. Горел только какой-то голубой огонек. Ричард сперва испугался, но потом зажег свет и увидел, что это всего лишь не выключенная конфорка, на которой стоит чайник. Вода в нем давно выкипела, а дно, покрытое черной копотью, уже начало дымиться и плавиться. Ричард выключил газ и поставил чайник в раковину под холодную воду. Чайник громко зашипел, испуская пар. Когда он остыл, Ричард бросил его в мусорное ведро и открыл окно, но запах горелого по-прежнему витал в воздухе, впитавшись в стены и занавески.