Добравшись примерно до середины Макс-Нордау-стрит, они обнаруживают перекресток. Второй туннель направлен на восток и на запад, в бункеры, в подвалы складов и магазинов. Система коммуникаций, предназначенная облегчить спасение, затруднить уничтожение. Ландсман думает о прибывших сюда с его отцом, несломленных и решительных. Бывшие партизаны, подпольщики, коммунистические повстанцы, левые сионисты-саботажники — газеты юга классифицировали их как сброд. Они никому не верили и с самого начала ждали предательства от своих спасителей. Они прибыли в страну, никогда не видевшую евреев, и готовились к дню, когда им снова прикажут паковать вещи. Но мало-помалу успокоились, зажирели, осели под крылышком дяди Герца, настраивавшего их на мирный лад и друг против друга.
— Им захотелось удобства, — пояснила Бина. — Они почувствовали себя дома. Они расслабились. Человеку свойственно расслабляться.
Продолжив путь, они дошли до следующей вертикальной трубы со скобами-ступеньками.
— Лезь теперь ты вперед, — приказала Бина. — Дай для разнообразия мне твоей задницей полюбоваться.
Ландсман вцепился в скобу, поднялся на одну, вторую, третью ступеньку. Вот и фанерный люк, в щель просачивается тощий лучик света. Ландсман нажал на люк рукой, потом уперся плечом…
— Что случилось? — спросила Бина снизу.
— Не двигается. На ней что-то… Или…
Он шарит пальцами, светит своим фонариком. В дырку люка пропущен тросик в резиновой оболочке, привязанный к верхней скобе.
— Что там, Меир?
— Они закрепили люк, чтобы никто за ними не увязался. Прочной веревочкой.
Ветер с материка ворвался в ситкинскую сокровищницу тумана и дождя, оставив после себя лишь паутину да одну яркую монетку на голубом своде. К трем минутам первого пополудни солнце уже пробило себе солидную дыру и красит камни и штукатурку площади в волнующие вибрато; волнующие, ежели ты, конечно, не валун. Ландсман, хоть и шамес, но все же не камень.
Оказавшись на острове Вербов, следуя к западу по 225-й авеню, они с Биной то и дело ловили глазами, носами и ушами сильные запахи вербоверской кухни, шипящий цимес, булькающий над городом. На этом острове всегда сильнее проявляются эмоции — радость и горе, переполох и оцепенение. Плакаты провозглашают немедленное возрождение царства Давидова и призывают верных собирать сундуки к отбытию в Эрец Исроэль. Многие из лозунгов намалеваны, набрызганы спонтанно, впопыхах, на постельных простынях и на оберточной бумаге. На боковых улицах стараются переорать друг друга толпы и группы хозяек и торговцев, обуянных благородным желанием, соответственно, сбить или вздуть цены на перевозки, моющий концентрат, солнцезащитные зонтики, батарейки, питательные плитки, тропические ткани. Дальше, в проулках и во дворах, пылают страсти более конфиденциальной торговли: наркотики, золото, алмазы, автоматическое оружие. Они минуют группы уличных гениев, погруженных в составление научно обоснованных комментариев, кому какие контракты достанутся в Святой Земле, кто возьмет политический рэкет, кому отойдет контрабанда сигарет, чьи нежные руки будут поставлять нежное тело. Впервые с момента, когда Гейстик стал чемпионом, со времени Всемирной выставки, может быть, впервые за шестьдесят лет почувствовал Ландсман, что нечто действительно здесь приключилось. А вот что именно, пока ни один тротуарный ребе не мог определить.