Как и полагается в ситуации поспешного бегства, офис Фельзенфельда выглядел так, будто хозяин вышел только что с намерением вскоре вернуться. Снимки в рамках, полузасохшие комнатные растения в горшках, батарея бутылок сельтерской и куча противокислотной медицинской жвачки.
— Располагайтесь, — предложила Бина, развернув к себе мягкое конторское кресло на колесиках и по-хозяйски в нем располагаясь. Под скинутой ядовито-оранжевой паркой оказались пыльно-коричневый брючный костюм и простая белая блузка. Этот наряд больше соответствовал представлениям Ландсмана о вкусе Бины. Он неудачно попытался абстрагироваться от распиравшего блузку тяжелого бюста, родинки и веснушки которого до сих пор еще не стерлись из его зрительной и тактильной памяти. Они с Берко повесили верхнюю одежду на крюки у двери, держа головные уборы в руках, уселись на стулья. Взгляды жены Фельзенфельда и его детей все так же направлены на посетителей кабинета, все так же удивлен своей безвременной кончиной болтающийся на леске лосось с отпускного фото беглого хозяина кабинета.
— В общем так, ребята, — решительно начала Бина, известная обоим своей манерой приступать к делу без долгих предисловий. — Ситуация у нас с вами, конечно, не фонтан. Не улучшает ее и то, что один из вас мой бывший муж, а другой, гм, кузен. — Она эмоционально припечатала по-американски: — Shit. — И по инерции привесила еще фразочку на том же наречии: — Know what I'm saying? Так?
Судя по паузе, Бина ожидала ответа. Ландсман всем корпусом повернулся к Берко.
— Ты, что ли, кузен?
Бина улыбнулась, показывая, что ей не смешно. Она протянула руку назад и вытащила из шкафа стопку блеклых голубых сшивателей, толщиной не менее полдюйма каждый, все помечены красными пластиковыми наклейками. При виде этих папок сердце Ландсмана екнуло, как будто он увидел свое отражение в зеркале.
— Видите?
— Да, инспектор Гельбфиш, я вижу, — заверил Берко голосом фальшивым и неискренним.
— И знаете, что это такое?
— Неужто незавершенка? — подивился Ландсман.
— Знаете, чем хорош этот забытый Богом Якови?
Они молчали, ожидая продолжения.
— Дождь. Две сотни дюймов в год. Любого остряка проймет. Любой национальности, даже самой остроумной.
— Сильный дождь, — уважительно заметил Берко.
— Так вот, прошу прочистить уши и слушать повнимательнее. Еще два месяца — и в нашу захолустную контору нагрянут федеральные умники с федеральными целями и федеральными улыбочками. И потребуют выложить карты на стол. И поинтересуются ситуацией в подразделении, которым я на сегодняшний день имею честь руководить.