— А что ваш сын сделал? — спросил наконец Ландсман. — Почему он умер для вас двадцать три года назад? Что он знал? И что вы знали, ребе? И рабби Баронштейн? Понимаю, вы владеете ситуацией. Не знаю ваших целей. Но, судя по вашему прекрасному острову, вы весите очень много.
— Меир! — голосом заклинателя воззвал Берко.
— Не возвращайтесь сюда, Ландсман, — сказал ребе. — Не беспокойте никого в моем доме и никого на острове. Оставьте в покое Цимбалиста, оставьте в покое меня. Если я услышу, что вы хотя бы попросили у одного из моих людей прикурить, я вас достану. Это ясно?
— При всем моем уважении… — начал Ландсман.
— В данном случае — пустая формула вежливости.
— И тем не менее, — не дал себя сбить Ландсман. — Если бы каждый раз, когда какой-нибудь штаркер с эндокринным расстройством пытался меня запугать, мне давали доллар, мне бы не пришлось сейчас сидеть здесь, при всем моем уважении, и выслушивать угрозы от человека, не способного и силком выдавить из себя слезу по сыну, которому сам помог сойти в могилу, уж там сейчас или двадцать три года назад.
— Не надо считать меня грошовым подонком с Хиршбейн-авеню, — обиделся ребе. — Я вам вовсе не угрожаю.
— Да ну? Вы меня, стало быть, благословляете таким образом?
— Я смотрю на вас, детектив Ландсман. И понимаю, что, как и мой сын, бедняжка, вы не оправдали надежды своего отца.
— Рав Хескел! — взметнулся Баронштейн.
Но рабби Хескел не обратил внимания на своего габая и продолжил, прежде чем Ландсман успел спросить, какого дьявола тот знает о бедном Исидоре.
— Я вижу, что когда-то вы, опять же, как мой бедный Мендель, имели все задатки, чтобы стать чем-то большим и лучшим, чем вы сегодня. Может, вы, конечно, крутой шамес. Но сомневаюсь, чтобы вы прославились как большой мудрец.
— Совсем даже наоборот, — охотно согласился Ландсман.
— Послушайтесь моего доброго совета: следует найти иное применение для оставшегося вам времени.
Система молоточков вербоверских часов заскрежетала, заскрипела и принялась отбивать мелодию, много старшую, чем сами часы, и желанную в каждом еврейском доме в конце недели.
— Джентльмены, время истекло, — указал на часы Баронштейн.
Посетители встали, все пожелали друг другу радостной субботы. Детективы надели шляпы и повернулись к двери.
— Кто-то должен опознать тело, — проронил Берко, не оборачиваясь.
— Если не хотите, чтобы мы его выставили на тротуар, — добавил Ландсман.
— Завтра пришлем кого-нибудь, — пообещал ребе. Он повернулся в своем кресле, нагнулся, снял с крюка две трости с серебряными набалдашниками, отделанные золотом. Уперся тростями в ковер и, издавая множество неожиданных звуков, поднялся на ноги. — Когда суббота закончится.