Самые чуждые для нас люди вроде служак, которые при каждой победе, брызжа слюной, издают пошлый клич: «Расколотили!» Нет, в большинстве своем мы слишком много страдали, чтобы суметь понять еще и подобного рода милитаристское воодушевление. Разумеется, любой народ должен уметь защитить себя, и мы выполнили бы еще раз наш долг и не забыли о нем и здесь, – просто навсегда врезалось в память, что война – дело слишком страшное, чтобы о нем говорить так взахлеб и поверхностно. Для нас сделалось само собой разумеющимся видеть благородный долг каждого культурного человека в том, чтобы делать все возможное по предотвращению войны.
Когда недавно кто-то обратился к доктору Бергеру в такой высокопарной манере, он ответил:
– Думаю, мы живем в двадцатом веке, господин капитан. Впрочем, я юрист, слуга права, а не власти!
Сегодня утром, как только рассвело, мы проснулись от дикого топота копыт. Подбежав к окнам, повсюду увидели патрули. Широкая траншея перед нашими воротами в несколько минут превратилась в кишащий муравейник.
– Вот сказка и начинается! – восклицает Виндт.
Получасом позже с восточной стороны появляется первая цепь стрелков. С большим разрывом они приближаются, через небольшой интервал появляется вторая цепь, третья, четвертая, пятая… Красная окопная команда неуверенна, их высокомерную храбрость сдуло как снег ветром. Командиры с бледными лицами и закушенными губами глядят в бинокли.
– Седьмая, восьмая, девятая, – черт побери! – слышу я, как чертыхаются некоторые красногвардейцы.
С пронзительным звоном лопается оконное стекло. Первый залп полевой артиллерии проревел между казармами и, высоко взметая гейзеры огня, ударил в песок перед первой цепью стрелков. «Заградительный огонь!» – командует унтер-офицер и сбегает вниз к батарее. Раздаются залп за залпом, промежутки между казармами кажутся изрыгающими огонь зевами, которые беспрестанно плюются огнем и дымом. Казармы трясутся, пол ходит ходуном, потолки трещат, едкий дым дульного пламени втягивается сквозь растрескавшиеся оконные стекла. «Голштинская кобыла», замечательная лошадь, сваливается со стены, и одна нога у нее отрывается.
Далекие толпы приближаются, преодолевают полосу заградогня, грамотно управляемые, приближаются мелкими перебежками, спокойно ведут прицельный огонь. Их пули одна за другой влетают в наши окна. Некоторое время мы лежим на полу, но вскоре снова выглядываем наружу. Каменный бруствер траншеи для обороняющихся стал опаснее, нежели положение наступавших, распластавшихся в голой степи. Почти каждый залп откалывает острые осколки от камней, разбрызгивает их с жужжанием, как шрапнель, вместо одного сразу скашивают двух-трех человек. Все, кто падает, скошены словно бритвой.