– Значит, вы считаете, что иначе я умру?
Под пытается уйти от прямого ответа.
– Гм, – мрачно говорит он, – этого я не знаю. Впрочем, этого никто не может знать. Но если не будет улучшения, тебя однажды унесет, вот что я думаю. Дело в том, что ты выглядишь чертовски истаявшим, – здесь ни у кого нет зеркальца?
– Вот как?.. – тихо спрашиваю я.
– В следующий раз я принесу с собой! – На его добром лице страдание. – Короче говоря, – продолжает он, – я считаю, ты должен сказать «да». Слышал, ампутированных сразу отправляют домой – это тоже кое-что. Что тебе здесь? Кто знает, что нас тут ждет? Кроме того, ты уже больше никогда не попадешь на войну, тоже неплохо – будь оно все проклято…
– Да, Под, – говорю я, – это так, но…
– Сейчас делают замечательные протезы, – перебивает он. – Целая индустрия, скажу я тебе! – Он живописует мне ее, в своем пылу переходя все границы. – Однажды я читал статью военного врача об этом. В заключение он написал, что новые протезы так же хороши, как и настоящие ноги…
Несмотря на все, я рассмеялся.
– Да, Под, все верно, но операция может оказаться и неудачной…
– Неудачной? – удивленно переспрашивает Под. По нему ясно видно, что он об этом не задумывался.
– Я уже слишком ослаб. Я, возможно, вообще операции не выдержу. И тогда… Здесь много таких, кому первоначально нужно было отнять только одну стопу. Но гниение шло дальше… Доходили до колена, а когда и это не помогло, до бедра – вон тиролец лишь пальцы обморозил в Карпатах. А сегодня? Если со мной будет то же самое? А у меня с самого начала только одна попытка, дальше уже отнимать нечего…
– Проклятие! – бормочет Под. Он выдохся и уже не знает, что сказать.
Некоторое время спустя Под собирается.
– Мне пора, иначе выйдет скандал с санитаром. Но вот что мне пришло… – с облегчением продолжает он, – все же ты можешь на это решиться скорее, нежели мы все, вместе взятые!
– Почему, Под?
– Потому что они несомненно приложат все усилия, будут особо внимательны! Я думаю об изящной медсестре, видишь ли…
– Ах, Под…
– Говорю тебе! Ну что же, доброго тебе сна… Если получится, завтра снова приду…
Он поднимается, осторожно опираясь на койку, у двери еще раз оглядывается, осторожно прикрывает ее за собой.
В горле у меня встает комок. «Вот сейчас он опускается на колени!» – беспомощно думаю я.
Наступил и прошел ужин, и тиролец на старинный лад принимается играть песню дровосеков. На койку босняка положили человека, у которого отстрелили оба яичка. У него выражение лица, словно он перестал понимать мир.
Мои мысли устремляются в определенном направлении. Я слишком слаб, чтобы мучиться от откровенной жажды женщины, во мне слишком мало сил, чтобы ощущать потребность в их телесной близости, – нет, не то. Но душа моя еще достаточно сильна, чтобы порождать томление по бесплотности, томление по женственному как таковому, по противоположному моему юному мужскому естеству. Оно неопределимо, это томление, его не обозначишь словами, оно просто наличествует, и больше ничего.