— как красный флаг над рейхстагом — означает: мы дошли, мы победили.
Вступая в заочный спор с тувинским депутатом, Баранов, замдиректора Института русского языка РАН, отверг мнение, что «после перестройки произошло дикое падение нравов и языка».
— Полнейшая ерунда! — вскричал он в кафе на Гоголевском бульваре, уютная атмосфера которого свидетельствовала скорее в пользу смягчения русских нравов. — Русский политический язык испытал сильнейшее давление со стороны разговорного. Это факт его демократизации. Мат — абсолютно не исследованная сфера, его изучение не приветствуется в научных кругах. Считается, что это аморально, что это пропаганда мата, которая его легализирует. При этом забывается, что мат — устная, фольклорная традиция.
После распада СССР русский язык преобразился. На месте коммунистического новояза, прежде чем возник новояз эпохи разведчика, проросли, как побеги бамбука, многочисленные неологизмы, наспех рекрутированные из тюремной и наркоманской фени, претендующие на отражение новой реальности. Они превратили русский язык в язык желания, иронии, насилия, прагматизма. Вместе с ними на страницах русских романов появились матерные слова. Впрочем, пионером был Солженицын (я позвонил ему, чтобы выяснить его отношение к мату, но его жена Наталья Дмитриевна передала мне, что он не хочет высказываться на этот счет), который еще в начале 1960-х годов опубликовал «Один день Ивана Денисовича», где гулаговский сленг передавался слегка закамуфлированными матерными словами. Мат был подан искажено не только из-за цензуры (автор не восстановил его, когда стало можно), но и из стыдливости. Эту стыдливость преодолела современная русская литература. В горбачевской России сначала возникли цензурные точки как первые намеки на существование обсценной лексики, но я помню, что роман «Русская красавица», опубликованный в 1990 году, уже содержал матерные слова без точек. Это вызвало взрыв негодования народной цензуры: печатники города Владимира, куда в типографию издательство отправило рукопись, отказывались печатать текст. Делегация из шести человек, представляющих рабочий класс, приехала в Москву на переговоры, и мы проспорили шесть часов, прежде чем я смог их убедить его напечатать. «Ладно, напечатаем, но каждому из нас после дайте книгу с автографом», — неожиданно подытожили владимирцы.
Сенсацией стали постперестроечные публикации русской классики. Любопытный читатель с изумлением узнал, что Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Маяковский пользовались матом, кто в стихах, кто в частных письмах. На поверхности литературы возник мало кому до тех пор известный поэт XVIII века Иван Семенович Барков — крестный отец литературной матерщины, которого Пушкин считал своим учителем.