Легат сражался столь яростно и самозабвенно, что повергал в изумление подчиненных, привыкших видеть в нем холодного и сурового ревнителя дисциплины, но никак не бойца. Причина такой разительной перемены коренилась в осознанном решении Веспасиана. Он сказал себе, что перед лицом неминуемой гибели для него важнее быть не воплощенным символом отстраненного аристократического спокойствия, а рядовым действующим солдатом, являя легионерам пример окрыляющей, безумной отваги. Презирая опасность, легат устремлялся в самую гущу врага, рубил, колол, разил наповал и при этом, словно заговоренный, оставался целехонек, в то время как люди вокруг него падали один за другим.
Однако, несмотря на стойкость и мужество римлян, дравшихся, казалось, тем доблестнее, чем свирепее делались наступающие, бритты нисколько не сомневались в своей конечной победе. А поскольку маневр с копьями нанес им сильный урон, увенчать этот триумф должно было поголовное истребление всего легиона.
Позади воющей толпы варваров носилась туда-сюда колесница, с высоты которой рослый, богато разряженный бритт отдавал своим людям приказы и мановением копья посылал в битву все новые и новые полчища дикарей. Устранение варварского вождя теоретически могло бы переменить ход сражения, но, к сожалению, реальных возможностей к тому не имелось, ибо весь римский резерв был уже брошен в бой. Шанс достать Тогодумна без группы прорыва равнялся нулю, и мысль о том, каким гоголем будет к вечеру выглядеть этот царек, приводила Веспасиана в неистовство, побуждая его с еще большим ожесточением бросаться навстречу врагу.
Время шло, обе линии римлян распались на маленькие отряды солдат, продолжавших отважно сопротивляться вражескому напору. Все, даже самые эфемерные надежды на перелом в битве развеялись, и бойцы дрались теперь лишь за то, чтобы продержаться на пару мгновений подольше и успеть за это время убить кого-нибудь из дикарей.
В ходе боя Катон оказался в составе тесно сбившейся полусотни солдат, окруженной примерно двумя сотнями бриттов. Вышло так, что ему выпало схватиться с могучим варваром огромного роста, совершенно нагим, если не считать покрывавших все его тело замысловатых кельтских узоров. Издав оглушительный боевой вопль, бритт взмахнул длинным двуручным мечом с явным намерением раскроить римскому хлюпику череп. Собрав последние силы, Катон вскинул щит, тот, расколовшись от верха до центра, выдержал страшный удар, но рука юноши вмиг онемела. Утратившие чувствительность пальцы разжались, щит ткнулся в песок, и варвар расхохотался, потешаясь над беспомощной жертвой. Мощный толчок в грудь бросил Катона наземь, меч при падении выскользнул из руки и улетел за какую-то кочку. С торжествующим ревом бритт занес свой клинок для последнего, рокового удара.