Паренек наверху всхлипнул снова.
— Эй! — хрипло окликнул Пиракс. — Что с тобой? Ты мне руку сбиваешь.
Катон пошевелился.
— Я что-то расчихался. Прости.
— Ага, — кивнул Пиракс. — Это бывает. Это немудрено в такую погоду.
Катон утер лицо уголком грубого солдатского одеяла, делая вид, что сморкается.
— Кажется, все.
— Стало малость полегче?
— Да, — отозвался Катон благодарно, потом спросил, чтобы поддержать разговор: — Где остальные?
— В столовой. Играют в кости. Я тоже пойду к ним, как только закончу с шитьем. Хочешь пойдем туда вместе? Посидим, поболтаем с парнями?
— Нет, спасибо. Мне нужно поспать.
— Дело твое.
— Скажи-ка… — Катон неожиданно повернулся и свесил голову вниз. — Этот центурион… Бестия. Он и впрямь такой скот, каким кажется?
— А ты как думаешь? Бестия всегда бестия. Его за глаза у нас так и зовут. Но будь спокоен, ты у него не один. Он всех новичков гоняет до полусмерти.
— Всех? — с сомнением переспросил Катон. — Но мне почему-то перепадает гораздо больше, чем остальным.
— А ты чего хочешь? — буркнул Пиракс, затягивая концы узелка, чтобы тут же скусить их зубами. — Ты в лагере всего один день, а уже получил назначение, которого тут ждут годами.
Катон внимательно оглядел собеседника.
— Тебе это неприятно?
— Конечно. Ты ведь еще совсем сосунок.
Укол попал в цель, лицо юноши вспыхнуло, и он мысленно благословил царящий в помещении полумрак.
— Это решение легата. Я его ни о чем не просил.
— Просил не просил… все равно непорядок. Эта должность… она требует опыта, знаний, смекалки, а за что, объясни, ее дали тебе? Может быть, за прекрасные глазки?
Юноша вновь покраснел.
— Меня… поощрили. И вовсе не за прекрасные глазки, а за заслуги отца.
— Ха! Поощрили!
Высказавшись таким образом, Пиракс отложил в сторону превосходно заштопанную тунику.
— Кстати, — сказал он уже от дверей, — ты смотри, не засни там… в одежде. Бестия терпеть не может неаккуратных солдат. А раз уж у него на тебя зуб, дело совсем худо. Постарайся хотя бы не давать ему повода для лишних придирок. Дошло?
— Да, дошло.
— Ну, тогда… спокойной ночи, слюнтяй.
— Я не слюнтяй, — огрызнулся Катон, но дверь за Пираксом уже закрылась. Глаза юноши также стали слипаться, однако он не позволил сну одолеть себя и, резко вскинувшись, сел, нашаривая усталыми пальцами застежки на боку кожаной безрукавки. Пиракс прав. Муштра в лагере начиналась прямо с утра. Завтра ни свет ни заря его опять сгонят с койки и выпихнут на улицу, в строй таких же новоиспеченных солдат.
Так и вышло. Спозаранку, еще в сумраке полусонных новичков построили, и они под моросящим, колючим дождем побрели к вещевому складу, чтобы надолго, если не навсегда, распроститься с последними свидетельствами своей былой принадлежности к штатскому миру и облачиться в легионную униформу.