После случая с очками следить за Колькиным поведением стало неловко, но изредка Петр Петрович все же поглядывал на племянника.
Поставили на ночь жерлицы, запалили большой костер, сварили уху. Семен принялся угощать под уху водкой, но Петр Петрович почти совсем не пил, а Василий Гаврилович, отпив из стакана до половины, остальное вернул хозяину.
Рыболовом Семен оказался плохим. Зато в дерматиновой сумке у него, в которой Никитишна носила хлеб из ларька, позвякивали целых три поллитровки. Две из них после ухи были уже пусты. Нижняя губа у Семена отвисла. Сам он полулежал у костра, упираясь короткими куцыми пальцами в землю, шарил в воздухе свободной рукой и невнятно мычал — чего-то просил.
Василий Гаврилович догадался, сунул в рот ему папиросу. Семен тряхнул головой, хотел поблагодарить, но папироса вывалилась из губ, а сам он упал и вскоре же захрапел, с неловко подвернутой под себя рукою.
Петр Петрович предложил сходить осмотреть жерлицы. Втроем они направились к базальтово-темной полоске воды.
Жерлицы оказались пустыми, лишь на одной из них сидел небольшой щуренок.
Вернулись к костру. Колька держался как ни в чем не бывало. После осмотра жерлиц он сразу прилег и заснул, как человек с самой чистой на свете совестью. Лишь в середине ночи, когда трючки и те перестали трюкать и кругом была разлита густая, немножко жуткая тишина, Петр Петрович, внезапно проснувшись, увидел: Колька сидит у костра и тоскующими глазами смотрит на потухающие уголья, по которым уже там и тут пробегали синие язычки эфирного пламени.
— Ты почему не спишь? Племянник вздрогнул.
— Комары кусают, дядь Петь, ноги больно уж чешутся, — ответил он и добавил: — А потом, этот вон разбудил... — и дернул головой куда-то влево.
Там, шагах в пяти, возле ели, в слабом отблеске костра рисовалась квадратная фигура Семена.
— Он все толкал меня, просил: налей, горит!.. А потом мне на ногу наступил, — жаловался Колька.
— Ко мне, вот сюда ложись. Да возьми вот, накрой свои ноги, — снимая с себя пиджак, сказал Петр Петрович племяннику.
Тот клубочком свернулся рядом и моментально уснул.
А Петр Петрович заснул не сразу. Лежал, вслушиваясь в нудный звон комаров, в сиплый кашель и осекающееся дыхание Семена. Тот долго шарил в траве руками и что-то вполголоса, как в полусне, бормотал. Но вот снова послышался звяк бутылок, вздох облегчения и умиротворенное бульканье...
Вспомнилось, как ответил Семен на совет Никитишны бросить пить и начать лечиться, принимать антабус:
«Пил — и наперед буду пить! И вашим антабусом закусывать».