Даже сама тетя Поля, женщина в общем-то неплохая, и та Зинаиде сказала, чтобы я относился к людям помягче, умел притираться к ним...
Интересно, это к кому же должен я «притираться»? Уж не к Кале ли этой с ее супругом? Да и вообще: что значит «притираться» к людям? Пусть уж лучше они ко мне притираются, если им так приспичит. Я ведь ничем никому не обязан. Сам на хлеб зарабатываю, сам по себе живу.
...Тут, слышу, в стенку опять забухали:
— Товарищ Четунов!!!
Ну, когда мы шумим — все ясно. А сейчас-то чего ей надобно? Я и дрова тихо принес, на пол опустил без звону, и Валерка ни разу не вякнул, и сам лежу сейчас тихо, словно утопленник. Что она, трёхнулась?
А там, за стенкой, видно, неладное что-то случилось, потому что Каля принялась молотить кулаками что есть силы. И заголосила вдруг:
— Това-а-рищ Четунов!!.. Спа-а-си-и-те!!!
Товарищ я ей, конечно, весьма и весьма относительный, но все же с постели пришлось подыматься. Эка, думаю, женщину прищемило! Что же могло там случиться?!
Я к дверям, а Валерка мой в слезы:
— Па-ап, ты куда-а?
— У тети Кали, сынок, — говорю, — что-то там приключилось. Ты уж один тут побудь, я сейчас... Полежишь без меня, мой умница? Ну вот и хорошо.
А «умница» ставит условие:
— Только ты скоро, ладно?
— Ну что за вопрос!..
...Попасть к этой Кале непросто. Надо околесить всю дачу. Общей калиткой она не пожелала пользоваться, приказала мужу сделать индивидуальную, да еще и высоким сплошным забором отгородилась от всех.
Открываю я эти ее персональные ворота — гляжу, на крылечке терраски парень. Моего примерно возраста, разве лишь чуть постарше, лет, может быть, двадцати шести. Одет легко, не по сезону, руки в белых перчатках, затылок крутой, мускулистый, на макушке не то беретка, не то кепочка-монеточка. Черт его знает, откуда такой появился!.. Стоит он, парень этот, на крыльце и трясет что есть мочи дверь на терраску, — так трясет, аж стекла заходятся в дребезге, аж замазка сыплется из пазов. А Каля за дверью мечется и дурным голосом вопит:
— Това-а-рищ Четунов! Спаси-и-те!..
Подхожу. Тронул парня за рукав и вежливо этак спрашиваю, что он здесь потерял и что ему, собственно, нужно. А парень... ка-а-к дыхнет на меня — ну прямо чистой сивухой! Сам совсем осовел, глаз за глаз запинается, а уж рожа-то, рожа! На иную хоть сутки смотри — и ничего, а на эту раз глянешь — и больше глядеть не тянет. Будто сошла с листовки угрозыска «Обезвредить преступника!».
Дыхнул на меня перегаром, хрипит доверительно:
— Зинку, шмару мою, она от мине укрываить!
Повернулся к двери спиной и ну каблуками ее обрабатывать.