Долгушин хмуро наблюдал за Шильченко. Потом вдруг, поднявшись, предложил поехать на реку сейчас же, не дожидаясь утра.
Все, кроме Шильченко, согласились. Но хозяин тоже принялся нас отговаривать, уверяя, что ночью мы не найдем дороги.
— Ты покажи мне, где из деревни выехать, а там уж я сам разберусь! — тряс Алексея за плечи подвыпивший Витя.
Алексей оделся. Мы тоже собрались, сели в машину и тронулись.
При выезде из деревни машина забуксовала.
— Нет, не доедете вы одни! — сказал, вылезая из кузова, Алексей. — Подождите меня, я быстро, только вот потеплей оденусь...
Вернувшись, он сел рядом с шофером и, вслух поверяя мысли свои, успокаивающе бормотал:
— Только бы вот низинку за скотным двором проскочить, а там ехать можно. Правда, есть еще одно местечко, — ну да ничего, как-нибудь...
За скотным дорога пошла под уклон. Витя гнал машину все быстрее.
— Легче ты, легче, не жми... — вполголоса урезонивал его наш проводник и вдруг отчаянно крикнул: — Правее держи!.. Правее!.. Эх, черт!
Машина с ходу врезалась в топкое место. Мотор дико взвыл и заглох.
Какое-то время все сидели молча, еще не веря в то, что случилось. Потом чей-то голос со злобным отчаянием произнес:
— Врюхались!
Один за другим все неохотно начали вылезать из машины. Замелькали огоньки карманных фонарей. Пробовали толкать тяжелый «ЗИС» спереди, сзади, но он лишь прочнее садился на днище, колеса его все глубже зарывались в закрутевшую, перемешанную со снегом грязь...
— Колун ты! — набросился Шильченко на шофера. — Говорили тебе: не жми! Тебе бы дрова возить.
— Думал, проскочу... — сконфуженно оправдывался Витя, вытирая перепачканные руки о штаны.
— «Думал»... Головой надо думать!
— Ну ничего, бывает и хуже, — добродушно успокаивал их наш проводник. — Я в армии тоже шофером работал, знаю...
Он пожалел, что в машине не оказалось лопаты, и попросил подождать, пока он сходит за нею на скотный двор.
Я взглянул на часы. Был двенадцатый час ночи. Разгоняя облака, порывами дул резкий северный ветер. Небо вызвездило. И дорогу, и поле покрыл пышный слой свежего снега. На десятки километров вокруг стояла глухая полночная тишина. Мы, словно тени, бродили вокруг застрявшей машины. Против воли закрадывалось сожаление, что зря все же бросили теплый кров, торчим вот теперь на холодном ночном ветру и неизвестно еще, когда выберемся.
— И на кой нас черт понесло в эту слякоть! — сорвался Шильченко. — Спали бы теперь в тепле, — нет, дернуло кого-то за язык!..
— Была причина, — сердито буркнул Долгушин.
— Пожилой ты, седой весь, а... — начал было, навязываясь на ссору с ним, Шильченко, но художник молча отошел, проглотив обиду.