Если я стану вот так нервно засыпать каждый день, я могу и с ума сойти. Интересно, какую частоту пульса насчитал бы наш петербургский домашний доктор, Георгий Леопольдович? А у меня, как назло, никаких лекарств с собой нет. Даже самого обыкновенного брома.
Может, пойти на половину прислуги и сказать Аксинье, чтобы заварила мне чаю с мятой? И все только оттого, что я подумала про убийство.
Так получилось, что я еще ни разу не видела мертвого человека. Папа умер на поле брани, мама – вдали от меня. Когда умерла бабушка, мы жили в Петербурге, а она – в Москве, да и я была еще девочкой. Дедушка по маминой линии вообще умер до моего рождения.
Дедушка с бабушкой по отцовской линии – любители путешествовать – попали не то в Африке, не то в Испании в чумной мор и умерли. Почему, кстати, я никогда прежде не интересовалась, где это с ними случилось?
Все к тому, что слово «смерть» для меня до сего дня было понятием каким-то далеким. Я только знала, что смерть – это ужасно. Но чтобы человек, которого несколько часов назад я видела живым и здоровым, вдруг по какой-то причине умер – не укладывалось в моей голове.
Как ни странно, я заснула именно на том, что усиленно рисовала себе всякие ужасы. Видимо, усталый организм все-таки взял свое. Цыкнул на мятущуюся, испуганную душу и прекратил всяческие разговоры.
Проснулась я, когда солнце поднялось уже довольно высоко, и день даже сквозь плотные шторы казался необычайно ярким. Только выглянув в окно, я поняла причину: ночью выпал снег. Правда, еще не глубокий. Он присыпал землю не больше чем на ладонь, но все равно свое дело сделал: мои ночные страхи куда-то исчезли, и, когда Аксинья поскреблась в дверь, я позволила ей войти и помочь мне совершить утренний туалет.
– Господа уже поднялись? – спросила я.
– Только господин поручик, – отозвалась Аксинья, помогая мне застегнуть застежки на платье. – Остальные еще спят.
– Небось ворчал? – хихикнула я.
Аксинья улыбнулась:
– Сидит в гостиной, читает какую-то книгу. Сказал, что как только проснется барышня, чтобы его известили.
– Извести, – согласилась я, – и скажи в кухне, чтобы звонили к завтраку. Уж если я проснулась, то господам дольше спать зазорно.
Почти тотчас в кухне прозвенел колокольчик и я, стоя в дверях гостиной, могла видеть, как встрепенулся Зимин.
Проголодался или его подняло нетерпение человека, которому обещана долгожданная свобода? Можно подумать, это я заставляла его быть при моей особе вопреки его желаниям.
– С первым снегом вас, княжна! – поднялся поручик мне навстречу.
– Спасибо. И вас тоже. Никаких новостей насчет Хелен?