Она улыбнулась пришедшему на ум слову. Вот уж точно – оправятся. Зоя Григорьевна привезла из холодной Арктики две пары жарких унтов, расшитых бисером и лентами. Она тоже носила такие, и сейчас они есть. Но разве в московскую погоду, кислую, как перепревшая капуста, их наденешь?
Ольга вынула пакет из нутра антресолей, хлопнула подпружиненная дверца. Она вздрогнула – с таким же стуком закрылась металлическая входная дверь, выпустив Зою Григорьевну. Но все произнесенные ими слова, остались в голове.
Ей казалось, что день ото дня смысл этих слов становился значительнее, они как будто распухали, густели, становились похожи на ледоход на Енисее. Он начинался в конце мая, и все, кто мог, приезжали посмотреть. Даже из Норильска. Толкаясь, громоздясь друг на друга, с шуршанием и хрустом льдины рвались вперед. На двадцать метров поднималась вода в реке, а люди, потрясенные, молча смотрели...
Ольге казалось, что в эти дни тишина нависала над всем миром, потому что слышны были только звуки ледохода. Он поглощал гудки, крики, голоса. Он – над всеми и над всем миром...
Возвращайся. Вот главное, что предлагает Зоя Григорьевна.
Ольга опустила на пол пакет, спрыгнула с табуретки. Взгляд уперся в календарь на стене. Он тоже из Арктики и строг с ней – мало времени отпускал на размышления. Зоя Григорьевна вернется ровно через четырнадцать дней.
Значит, чтобы не дергаться, как осиновый лист на ветру, и не дрожать, как обычно этот лист делает даже без ветра, надо съездить туда, куда решила. Думать можно где угодно о чем угодно, если есть о чем.
Ольга раскрыла черную дорожную сумку, впихнула в нее пакет с вещами, а сверху уложила унты. Пришлось прижать вещи коленом, чтобы закрыть молнию. Ольга оглядела сумку и поморщилась. Ну вот, как всегда, не сняла старые наклейки – «досмотрено», «проверено». Эта сумка хорошо полетала по миру. Сдернула бумажные нашлепки. А вот красная ленточка на ручке останется – опознавательный знак. На ленте транспортера сразу видно – она, ее сумка.