и шпарить тебя по икрам, ой, ой, ой…
Вот докуда докатываешься, когда предаешься мыслям о будущем. Созерцать будущее — это мания нечистоплотных старперов, так же как и дегустация собственных козявок из носа. От этого становишься грустным козлом. Бабам ведь почти доподлинно известно, что их ждет, так что ты думаешь, это мешает им петь? Улыбаться, аж до ушей? Вот и болтают себе о другом. О ебле, к примеру. Вообще всегда полезно болтать о ебле. Стимулирует затылочные кишочки и снимает желудочные газы. Или, во всяком случае, их улучшает. Если бы меня приговорили к смертной казни, я бы провел свою последнюю ночь, болтая с моим надзирателем о ебле.
* * *
Надо же было мне приземлиться здесь, чтобы я вышел из своей куколки и стал немножечко лучше разбираться в этой большой передряге.
Именно здесь в первый раз я услышал о генерале де Голле. То есть, до этого я просто знал, что это какой-то военный, что он поругался с Петеном и поэтому смылся в Лондон, и уже оттуда крыл коллаборационистов и подстрекал террористов. Я говорю «террористы» просто потому, что все тогда так говорили, слово было в то время такое. Теперь только понимаю, что жил я тогда неимоверно отрезанным от всего мира. Дружки обалдевали от тех дурацких вопросов, которые я им задавал.
Радиоприемника у нас не было, мама никогда его не хотела, и стоит дорого, и электричество кушает, а там, внутри, — одни только глупости и реклама. Газеты я просто не покупал — на разные мелкие новости мне плевать, немецкое коммюнике — это всегда одно и то же, политика — одна скучная пропаганда, кичливая и плаксивая одновременно, морализаторская и подстрекательская, полная насилия и повторов, благословляющая Бога, который нас наказал для нашего же блага, и требующая наказания настоящих виновников: евреев, франкмасонов и коммунистов, Англии, Америки, комиксов и Народного фронта. Карточки на то, на се отоваривали в такой-то день, — этим всем занималась мама, хозяйки ее извещали. На спектакли мне было плевать, ходил я только в кино, в Ножане, когда актеры мне нравились, не знал, кто постановщик, даже не знал, о чем оно, просто ходил смотреть фильмы «Фернанделя», «Мишеля Симона» и все тут! Страницы изящных искусств — страшно нудные: цепляешься изо всех сил, чтобы понять, а когда расшифровал, то видишь, что тот, что с претензией, просто трепался.
Тем не менее, я читал, даже проглатывал, но книги. Книги, которые я откапывал в несметных количествах за несколько су у букинистов, в частности у папаши Дайе, с улицы Замка, в Венсенне. Я проходил мимо каждый вечер со стройки в Монтрей, возвращаясь в Ножан пешком через Венсенский лес. Копался на прилавках, ковырялся во всей лавчонке, он никогда не мешал, я взбирался на стремянку, он приставлял ее со стороны тех книжонок, которые, по его разумению, должны были мне понравиться. Он заводился на автора, прочитывал мне целые страницы вслух, держа за шиворот, чтобы я не сбежал; был он энтузиаст, растроганный до слез, брызги слюны летели, вкус, впрочем, был у него очень верный. У него была дочь-красавица, я не осмеливался на нее взглянуть.