но даже это его не доконало, скажем, не до конца. Его же отец на него и донес. Пиздил он абрикосы с личного абрикосового дерева председателя правления и гендира фирмы Грэтц А. Г., царствующего ныне отпрыска династии Грэтц, работали мы с ним на пару, вкалывали вдвоем на тяжелой дурацкой работе во дворе завода, таскали какие-то железяки, а абрикосовое дерево так и тянулось к нам через стену, вскарабкались мы по ней, налопались неспелых абрикосов, я принес их в рубахе и для Марии, Виктор припер для Виктора. Отец его дрых на нарах, прямо под ним, спросил, Виктор, что ты там трескаешь, сукин сын, дай и мне тоже. А Виктор, — держи карман, — и заржал своим лошадиным смехом, — сам он один все сожрал, аж потом его пронесло… Старик поперся к
веркшутцу, к старшему надзирателю, и настучал на Виктора, гестапо за ним явилось и засадило в
арбайтслагерь на целый месяц. Когда он оттуда вышел, первой его заботой было пойти и расквасить физиономию своему предку, да как надо, хотя он и сам едва на ногах держался; если он вообще не убил старика, так только благодаря тому, что
веркшутцы вырвали его у него из лап. Тогда он опять загудел в
арбайтслагерь. Но так никогда и не выдал, что с ним был я. За абрикосы, да еще и неспелые, надо же!
Говорю я ему: Виктор, ты набрался, ду бист безофен, ду швайн поляк фоллер шайсе! Виктор вопит: «Никс тринкен, срань-погреб, один сраный уголь, видишь ты эту дуру, вставлю ей хрен мой в жопу, пфайфе инс аршлох, так, в дупу, хрен мой в жопу твою, разумивши, ты, курва русская?»
Мы снова на свежем воздухе, в добром старом запахе штукатурки и гари. Пробую на вес вещмешок Папаши. В нем несколько брикетов торфа, завернутых в тряпье, чтобы углы сгладить. «Kohlenklau!», — говорю я ему, хохмя, показывая на огрызке стены знаменитую афишу «Kohlenklau», ворующего уголь, — зловещий силуэт, который ворует энергию у Рейха, каждый раз, когда ты забываешь повернуть выключатель, — произведение художника на службе уж не знаю какого министерства бог знает какой сраной военной экономики[25]. Папаша мне подмигивает. Вообще-то, если бы мы были гадами, могли бы быстро отправить Папашу этого в Моабит. Вместе с его напарником, Мамашей. В общем, в какой-то мере он в наших руках. Да и вообще все, что я мог бы сделать, если бы был хоть чуть-чуть засранцем… Да ладно!
Виктор остановился как вкопанный. Вопит:
— Chef! Hunger! Nix essen, nix Arbeit!
* * *
Пора жрать, начальник! Нет еды — нет работы!
Как раз я и сам хотел так сказать. Папаша понял. На другой день после плотной бомбежки какого-нибудь района обычно предусмотрена раздача супа для пострадавших в предыдущую ночь. Приметили мы несколько таких штукенций. Раз мы в районе Вильмерсдорф, направление — мэрия Вильмерсдорфа. По пути я подхватываю лопату землекопа и водружаю себе на плечо, Виктор и Дрочила находят что-то вроде доски и несут на пару.