Но что же с лагерем по другую сторону от воды, с лагерем русским? Там совсем дела плохи. Пожар их одолевает, хрипит со все большим остервенением, видим, как они суетятся и вопят, чернявенькие такие штучки на фоне красного пожарища, — одни выскакивают из полыхающих бараков, бегут и на бегу полыхают, другие пытаются вернуться в огонь, наверняка чтобы спасти своих, оставшихся запертыми внутри.
Пьер Ришар, Поль Пикамиль, Боб Лавиньон, Раймонд Лоне, Марсель Пья, Луи Морис, Фернан Лореаль, Огюст, Коше, Бюрже, я сам, — в общем, весь наш бывший барак, вся наша гоп-компания, — чешем все вместе помочь парням. Ворота лагеря открываются через верх деревянной лестницы, — лагерь наш расположен ниже уровня улицы. Я карабкаюсь первым, натыкаюсь на что-то. Поднимаю свой нос — револьвер. Вот тебе раз!
На другом конце револьвера — лагерфюрер. Остальные набегают сзади, они ничего не видали, толкают меня прямо на эту хреновину, торопят вовсю.
— Какого ты черта застрял? Открывай ворота!
Потом разом все понимают. Лагерфюрер орет:
— Куда это вас так несет?
Ору и я тоже:
— Помочь тем парням напротив, не видишь?
— Nein! Sie bleiben hier!
Вы остаетесь здесь… Что это вдруг на него нашло? А я-то думал, что он ничего мужик. Пьер Ришар кричит:
— Вы спятили, что ли? Не будем же мы смотреть, как эти парни горят живьем и оставаться здесь сложа руки!
Отбрасываем его в сторону. Марсель Пья дергает ручку. Решетка закрыта на ключ. Лагерфюрер стреляет в воздух.
— Hierbleiben, habe ich gesagt!
— Да нет же, черт побери, мы не хотим никуда бежать! Поможем русачкам — и к себе! Вы бы лучше пошли вместе с нами, какого черта!
— Zurückbleiben!
Закрылся, как устрица. Поль Пикамиль тянет меня за рукав.
— Зырь сюда.
Этот лагерь был отгорожен не непроницаемым забором, а простой сеткой, как, впрочем, и русский полыхавший лагерь. А по другую сторону сетки, на тротуаре Шейблерштрассе, уже стоят силуэты в военной форме, с широко расставленными ногами и револьвером в руке. Что бы все это значило?
Лагерфюрер видит, что мы увидели. Он смягчается.
— Also verstanden? Nun, zurückbleiben, brav und ruhig. Gut?
А в это время пожар хрипит и трещит, языки пламени извиваются высоко в воздухе. Русачки больше не бегают в этом пожарище, они сгрудились перед ним, прижавшись к сетке, и смотрят, и стонут, и воют, бросаются наземь. А вдоль всей ограды, по узкой тропинке, свисающей над каналом, — незыблемые черные силуэты. Отсвечивают ярко начищенные сапоги.
А мы стоим как болваны. Вцепившись в нашу сетку, ничего не понимая в том, что делается. Огонь быстро свернулся, бараки из еловых досок для него только на один зуб, остаются одни головешки, мерцающие на ветру, вровень с землей. Из зябко сгрудившегося стада поднимается гул голосов… Поговорили мы между собой некоторое время, и вообще ведь все случилось так быстро… Хотел бы я все-таки разобраться, что там такое произошло. Спрошу потом у Марии.