— Герр Мюллер сейчас придет.
Герр Мюллер здесь.
Герр Мюллер слушает, обермайстер ему вкратце докладывает. Невозмутимо. Он вещает:
— Dolmetscherin!
Клавдия делает шаг вперед.
— Скажи своим женщинам, что через пятнадцать минут, в моем кабинете, я приму их делегацию. Шестерых. Самых способных разъяснить мне все дело. Посмотрим, что можно сделать.
Разворачивается и уходит.
Клавдия переводит.
Девчата смотрят друг на друга, ушам не верят. Вот видишь! Не зря боролись! Спокойно они выбирают шесть представительниц. Прежде всего, разумеется, пойдет Таня, а потом, чтобы придать веса и серьезности, две старушенции, которым за сорок: Надежда, учительница, и Зоя Рябая, из колхозного начальства, с телосложением борца и сердцем мидинетки. Еще пойдет и Наташа, та, что училась на инженера, Шура-Большая, Шура-Маленькая. И ладно. Вот шесть и вышло.
Делегация отправляется к герр Мюллеру. Таня идет во главе, неся обеими руками пробную порцию «шпината». В ожидании их возвращения работа возобновилась. Утренняя смена хочет остаться во дворе, но веркшутцы гонят девчат, разводят их по баракам.
Больше уже никто не поет. Время идет и идет. Беспокойство начинает щипать меня за кишки. Мария работает молча, сжав губы. Семь или восемь веркшутцев прохаживаются вразвалку в проходах между станками, подтрунивая над девчатами, — вообще-то это запрещено, но тут все знают друг друга, я уверен, что даже на каторге вертухаи наверняка чешут языком с зэками, а как же! Некоторые веркшутцы с трудовыми увечьями, с культями, то там, то сям, поэтому они и заделались заводскими фараонами, над которыми царит святая святых, гестапо, жирные и розоволицые, они не пойдут на войну. Как правило, девчата беззлобно издеваются над ними, говорят, чего это ты болтаешься тут, здоровый мудила, езжай на фронт, чтобы тебя там прикончили, сознайся, нарочно, небось, сунул руку в станок, а ведь знаешь же, твой фюрер сказал, что он и безногих пошлет на фронт, в танке-то ноги зачем, а раз у тебя хоть одна есть, враз генералом назначат, большую фуражку получишь, будешь бежать вприпрыжку перед танками, будешь кричать: «Вперед! Давай-давай! Мин нет!» В общем, такого рода издевки. Парни отвечают в том же тоне, не церемонясь. Но если кто-то из них начинает лапать девчат, те подпрыгивают, как ошпаренные, кшикают: «Оо, ty, cholera!», — врезают им по мордасам чем ни попадя, озверев от злобы, ну просто тигрицы! Веркшутц увертывается и ржет. Стыдливы они, эти расы! Но не злопамятны. Их сокрушительный гнев быстро проходит.
Десять вечера. Появляется наша смена! А делегации все нет и нет. Девчата из новой смены не видели, чтобы те вернулись в бараки. Спрашиваю у бельгийца, знает ли тот что-нибудь? Он строит зловещую рожу.