На лице Брайони не дрогнул ни один мускул, однако Лео почувствовал, что ее сотрясает дрожь. Сделав ход ферзем, она вывела из игры черного королевского коня.
Лео в ответ снял ее пешку. Лишившись ферзя, он начал было теснить белого короля, однако Брайони бесстрашно атаковала неприятельский фланг.
— Берегитесь, — предупредила она, объявляя шах ферзем.
Лео незамедлительно вывел короля из-под удара.
— Мне следует чего-то опасаться?
Черный королевский слон оказался в западне.
— Неминуемого поражения.
Лео взял белого ферзевого слона.
— Вашего?
— Нет, вашего. — Брайони послала ферзя в угол доски. — Мат.
Лео не сразу понял, что произошло. Он непонимающе уставился на доску, словно посредственный студент, пытающийся осилить сложную задачу. Потом потрясенно замер. Это был чистый мат. У черного короля не оставалось ни малейшего шанса спастись, а Лео до последней минуты даже не сознавал, что попал в ловушку.
Уголки губ Брайони снова дрогнули. Она поднялась.
— Пойду скажу Саиф-Хану, что он может подавать обед, как только все будет готово.
Лео проводил ее взглядом.
— И почему мы никогда раньше не играли в шахматы? — прошептал он.
Его вопрос был адресован скорее реке и небу, чем Брайони, но она остановилась и повернула голову. Ее точеный профиль отчетливо обозначился на пурпурном фоне горы. Темная прядь упала ей на губы. Потом Брайони отвернулась и продолжила путь, не сказав ни слова.
— Кто учил вас играть в шахматы? — спросил Лео позднее тем же вечером, угощаясь абрикосовым пудингом, приготовленным почти по-английски, но с добавлением розовой воды и кардамона. До того он был слишком занят поглощением обеда: с тех пор как к нему вернулся аппетит, он с жадностью сметал все, что готовил повар.
— Мать Каллисты.
Стемнело. Желтоватый фонарь отбрасывал медные отблески на щеки и волосы Брайони. Лео уже не отворачивался при виде белой пряди в ее густых черных волосах, но так и не привык к этому узкому шраму, разрушавшему ее совершенную красоту.
— Тодди? — Мать Каллисты, вторая миссис Джеффри Аскуит, урожденная леди Эмма Тодд, как гласила надпись на ее надгробной плите, умерла, давая жизнь дочери. Братья Марзден всегда называли ее Тодди.
Брайони удивленно подняла глаза от тарелки с пудингом.
— Вы ее помните? Вам было всего три года, когда она скончалась.
— Я помню ее похороны. Это одно из самых ранних моих воспоминаний: все одеты в черное, а мои братья рыдают.
И одно из первых воспоминаний о Брайони, навеки запечатлевшееся в памяти Лео, пронесенное сквозь призрачную мглу времени.
Брайони была единственным ребенком, который не плакал — даже Лео хныкал от смущения.