Океан был спокоен. Он замер, как будто затаив дыхание при виде этой катастрофы. По небу плыли легкие облачка. В детстве мне казалось, что на них можно сидеть и кататься. Так меня обманули разные дворцово-музейные потолки – с небесами, в которых веселились толпы дядь и теть вкупе со своими младенцами.
Чемоданы покачивались вокруг меня, как стадо отдыхающих тюленей. Хотя я никогда не плавал с тюленями. Когда барахло намокнет, оно пойдет ко дну. В данной ситуации меня могла интересовать только еда. Но еду не кладут в чемодан, сдаваемый в багажное отделение. Еда – это ручная кладь. Впрочем... Я вдруг подумал, что что-нибудь полезное я там смогу найти. Я не знал – что, может быть, складной нож, веревку или бутылку спиртного. Я читал, что хорошо проспиртованные кораблекрушенцы дольше держались в холодной воде.
Плавать в надутом жилете было не очень-то легко, а открывать чемоданы – и того труднее. Почти все они были закрыты на ключ – так что мне оказалось доступным лишь содержимое нескольких сумок на «молниях». В первой же из них оказался нож, правда, не складной – скорее сувенирный кинжал в кожаных ножнах. Странно, но он мне добавил уверенности, хотя никто на меня, кажется, не собирался нападать. Веревки так и не нашлось, зато попалась новая льняная простыня, и я ее тоже присвоил, хотя не очень понимал, зачем. В одной из сумок меня ждала литровая бутылка немецкой водки «Распутин». Но с этими приобретениями я стал хуже держаться на воде – весу они не добавили, зато заметно ограничили маневренность. Я привязал к поясу полиэтиленовый пакет, куда запихнул свои трофеи. Больше мне лазать по сумкам не хотелось – что нужно болтающемуся на поверхности океана в двух тысячах миль от берега? Это вопрос. К тому же, прикасаясь к чужим вещам, я чувствовал себя виноватым перед теми, кто навсегда остался там, внизу подо мной. Мой собственный багаж мне так и не попался. Охотясь за чемоданами, я испытывал странное чувство, будто все это со мной уже было однажды. И что в продолжении я останусь жив...
Бьюсь об заклад, что он сам ко мне приплыл – тот парусиновый рюкзак. Сначала я оттолкнул его, но он снова подплыл, будто настаивал, чтобы я заглянул. Так могло плавать только то, что абсолютно не нужно. Но я ошибался – это была самая нужная мне сейчас вещь на свете. У меня была такая в юности – подарок мужа моей тетки, летчика-испытателя: надувная оранжевая лодка из какой-то легкой синтетики. Эта было лимонно-желтая, как теннисный мяч. Я вытянул ее из рюкзака, сразу догадавшись, что это, и ликованию моему не было предела. Теперь я наверняка спасен. Надо ее только надуть.