Еще один штабной работник, которого я не мог обойти своим вниманием — это, конечно, особист. Предыдущие встречи с его коллегами показали мне, что лучше им на глаза не попадаться даже обладателям безупречной анкеты, а мне и подавно. Этим я старательно и занимался, но за самим старшим лейтенантом приглядывал. К моему удивлению, вполне нормальный оказался парень. Доносы ни на кого не строчил, дела липовые не шил. Как и положено, была у него своя агентура в батареях, но до серьезных мер дела он старался не доводить, предпочитая предупредить потенциального штрафника, чем тащить его в трибунал. Однако каким бы прекрасным человеком ни был наш полковой «молчи-молчи», я прекрасно понимал, что стоит появиться в моей легенде хоть крохотной трещинке, и он раскрутит меня по полной программе.
Еще пара человек, с которыми мне пришлось познакомиться ближе это старшина Лившиц и писарь строевого отдела Семаков. Старшина занимался продовольственным снабжением. Поговаривали, что что-то он с продуктами химичит, но за руку его никто не поймал, а когда тылы подтянулись, кормить стали значительно лучше. Расположение старшины я заслужил, починив пишущую машинку «Москва». Еще в студенческие годы был у меня «Ундервуд» то ли 1894, то ли 1896 года, переделанный на русские литеры уже в годы советской власти. Изношенный механизм хоть и работал, но постоянно требовал мелкого ремонта, с которым я справлялся своими силами. Поэтому, как только появилась возможность, древний агрегат был заменен «Москвой» тридцатых годов, почти такой же, какая стояла в штабе. В принципе, штабная машинка была исправна, и даже не изношена, но сильно загрязнена. Грязь и тормозила лентопротяжный механизм. После чистки — старшина даже спирт для этой цели добыл — и смазки все заработало.
Если с Лившицем я могу общаться нормально, то с моим соседом по нарам снизу писарем Семаковым не получается. Странная у него манера общения — вроде, с тобой разговаривает, на вопросы отвечает, а смотрит сквозь тебя, будто ты дух какой-то бесплотный. Потом я понял почему — такие, как я, у него в списках проходят десятками и сотнями, повзводно и побатарейно. Сегодня он фамилии в список прибывших записал, а завтра те же фамилии в списки убывших, кого в наркомздрав, а кого и в наркомзем. Вот и старается он за фамилиями людей не видеть. Мы для него просто наборы букв в списках, сегодня в одном, завтра в другом. А взгляд этот, видимо, просто защитная реакция организма — если за каждого переживать, то и свихнуться недолго.
К концу марта линия фронта стабилизировалась, и где-то наверху было принято решение вывести наш корпус в резерв Ставки. Данное мероприятие предусматривало передислокацию всех частей в район Миллерово, то есть еще полторы сотни километров на восток. Поскольку бумажный вал уже схлынул, то Руденко нашел мне новое занятие.