Я все еще мечтаю о тебе... (Флэгг) - страница 43

Пока Мэгги обучалась игре на арфе и мечтала стать Мисс Алабамой, Бренда на другом конце города пыталась разобраться в обстановке в стране. Она знала, что белые люди живут в одной части города, а ее семья — в другой. Родители иносказательно объяснили ей, что некоторые белые люди хорошие, а некоторые нехорошие, но на Бренду это не произвело должного впечатления. Ее родные вели бурную социальную жизнь. Отец был деканом колледжа для цветных, а мама — учительницей английского в старших классах. Они жили в красивом доме, с приличными соседями. Но когда ей было около десяти лет. Бренда начала замечать, что взрослые шепчутся о чем-то невеселом.

Позже, когда в Бирмингеме начались волнения, ее родители, как и многие их друзья и соседи, не одобрили привлечение к маршам протеста детей. Они боялись. Бренду, Робби и их младшего брата не пускали в школу в дни маршей. Но их старшей сестре, Тонье, в том году исполнилось тринадцать, и ее школьная подружка сказала: пошли на демонстрацию, это же так весело. В центре будет столько народу, сказала она, да никто дома и не узнает. Кто же откажется повеселиться? Только не Тонья. Она тайком выскользнула из дома, и они встретились на углу Четвертой Северной авеню. Было и в самом деле весело, они бежали и хохотали как ненормальные — потому что не пошли в школу и теперь направляются в центр города, не предупредив родителей. Так они бежали и хохотали, пока не завернули за угол.

Тонья до сих пор помнит, как это было: холодная вода, словно огромная круглая кувалда, ударила ее в грудь и сбила с ног. Она до сих пор помнит, как хохот сменился криком ужаса; а еще помнит лай собак, и бегущих людей, и воду, много воды. Тонья навсегда запомнит тот миг, когда мир перестал быть веселым.

Когда на следующий день на первых полосах газет появились фотографии, город был в ужасе. Как могло такое случиться? Неоправданная, непростительная жестокость. Начальник пожарной службы немедленно заверил городские власти, что его люди «больше никогда» не станут применять брандспойты против человеческих существ. Но было слишком поздно.

Не только Тонью ошеломил внезапный поворот событий, Мэгги испытывала то же самое. Это был не тот Бирмингем, который она знала. Она никогда не слышала, чтобы ее родители или знакомые сказали хоть одно недоброе слово в адрес цветных. До сих пор Мэгги не предполагала, что они так несчастливы. У них в школе не было цветных ребят. Ей объясняли, что они предпочитают учиться со своими. Когда оркестры чернокожих старшеклассников выходили на городские парады, они казались такими довольными. Всегда смеялись, и, судя по виду, им было весело. Какой-то частью сознания Мэгги понимала, что в этом мире лучше быть белым, но всерьез над этим никогда не задумывалась. В ее юности подростки не интересовались политикой, по крайней мере, девочки из ее окружения. Они были слишком озабочены мальчиками, нарядами и прыщиками, чтобы думать о завтрашнем дне, а уж тем более о социальной несправедливости. Грустно, но цветные жили в одном мире, а они в другом, и не замечали этого. Она-то уж точно не замечала. Но история, к сожалению, не смотрит, молодой ты или старый, и спрашивает со всех одинаково.