— Он зарывает моих крошек в землю, но я не дам, пока еще раз их не увижу! — как безумная закричала она, увидев Джуда. — Еще разочек, Джуд, умоляю тебя! Я должна их видеть! Я не думала, что ты позволишь забрать их, пока я сплю! Ты обещал, что я увижу их, прежде чем заколотят гроб, ты не исполнил своего обещания и позволил их унести. О Джуд, и ты тоже такой жестокий!
— Она хочет, чтобы я разрыл могилу и пустил ее к гробам, — сказал могильщик. — Ее надо увести домой, посмотрите, на кого она похожа! У бедняжки, видно, помутилось в голове. Не могу я, мэм, снова их выкапывать. Идите-ка лучше домой с муженьком, да успокойтесь, да благодарите бога, что скоро у вас снова будет ребенок вам в утешенье.
Но Сью продолжала жалобно твердить:
— Можно, я взгляну на них еще разочек?.. Только разочек. Ну можно? На одну только минуточку, Джуд… Это не отнимет много времени, а я буду так рада! Ну позволь мне, Джуд, и я буду хорошей и всегда буду тебя слушаться! Потом я спокойно пойду домой и уж никогда их больше не увижу. Можно? Ну почему нельзя?
Так она умоляла его, и от жалости Джуд почти готов был уговорить могильщика исполнить ее просьбу. Но видя, что это бесполезно и могло только пойти ей во вред, он решил немедленно отвести ее домой. Он начал ласково уговаривать ее, шептал ей нежные слова и обнял, чтобы поддержать ее, и в конце концов она беспомощно уступила и дала увести себя с кладбища.
Он хотел взять экипаж, чтобы доехать до дома, но так как им приходилось соблюдать строгую экономию, она запротестовала, и они тихонько пошли домой пешком — Джуд в трауре, она — в своем красновато-коричневом платье. Вечером они предполагали переехать на другую квартиру, но Джуд увидел, что это немыслимо, и они вернулись в ненавистный им дом. Сью тотчас уложили в постель и послали за доктором.
Весь вечер Джуд прождал внизу. Было очень поздно, когда ему сообщили, что Сью преждевременно родила и что ребенок, как и все остальные дети, мертв.
Сью поправлялась, хотя жаждала умереть. Джуд снова получил работу по своему прежнему ремеслу. Теперь они жили в другом месте, в районе "Вирсавии", неподалеку от кафедрального собора св. Силы.
Часто и подолгу сидели они в молчании, подавленные не столько бессмысленными препятствиями, которые ставила им жизнь, сколько грозной и зловещей ее враждебностью. Во время болезни, когда сознание Сью лишь слабо мерцало, подобно звезде, ее преследовали смутные и странные грезы, будто мир похож на стансы или мелодию, созданные во сне, и что было восхитительно в полузабытьи, бодрствующему рассудку казалось совершенным абсурдом; ей грезилось также, будто первопричина действует безотчетно, подобно сомнамбуле, а не по зрелом размышлении, как мудрец, и что при создании нашего земного мира не предполагалась такая восприимчивость чувств у его обитателей, какой впоследствии достигло мыслящее и просвещенное человечество. В глазах пережившего бедствия человека враждебные ему силы приобретают антропоморфный характер, — так и у нее эти представления стали сменяться ощущением, будто ей и Джуду приходится спасаться от какого-то преследователя.