Жены скрывали слезы, а их мужья-солдаты улыбались. Дети постарше уже умели сдерживаться, но те, что поменьше, не верили храбрым заверениям папочки и были безутешны. Прощание проходило под аккомпанемент детских рыданий.
Эшли Уилкс без труда мог отличить Рубенса от Веласкеса и знал, ранний или поздний концерт Моцарта исполняют музыканты. Он посетил лондонский Тауэр, объездил множество европейских садов, от Бленхейма до Версаля, и хорошо разбирался, какие розы будут лучше расти на глинистой почве Джорджии. Невзирая на свои сомнения относительно этой войны, Эшли был хорошим офицером. Однополчане его любили, ему доверяли. Однако ничто за тридцать три года жизни не подготовило этого вдумчивого, эрудированного человека к испытанию, выпавшему на его долю: он любил двоих женщин сразу.
Он любил свою жену Мелани и… «ее» — девушку с соседней плантации, забавную собеседницу, восхитительного друга, незамужнюю дочь плантатора-ирландца; она была Галатеей Эшли до того самого дня, когда, вернувшись из поездки по Европе, он узнал, что за время его отсутствия девушка стала женщиной.
Эшли Уилкс читал о женщинах немало. Медею, леди Макбет, Джульетту, Изольду, Дездемону, даже скандально известную мадам Бовари Эшли понимал. Но Скарлетт понять не мог, как не в состоянии был постичь и свою тягу к ней. Всю жизнь он культивировал утонченные вкусы, отметая недостойные джентльмена порывы. То, как неудержимо его тянуло к Скарлетт, поражало Эшли.
Жену Эшли действительно любил, в ней сошлось все, чего он желал. Отпуск он провел целиком с Мелани, не покидая ее объятий. Закрыв двери спальни, они отгородились от печалей и страхов внешнего мира.
Где-то каким-то образом Мелани отыскала ткань, чтобы сшить любимому мужу мундир. Тепло, обнимающее худощавое тело Эндрю, было теплом Мелани.
А за несколько минут до отправления на вокзал Скарлетт уловила момент, когда Эшли остался один, и подарила ему прекрасный шелковый шарф, подшитый собственноручно. И — увы — призналась ему в любви.
Эшли ей ничего не ответил. Да и какой мог он дать ответ? Так и оставил Скарлетт на пороге, ничего не сказав, не пообещав и даже не извинившись. А как еще мог поступить джентльмен?
Теперь, стоя на перроне в прекрасном новом мундире, перепоясанном тонким шарфом, майор Уилкс испытывал терзания.
— Доброе утро, майор, — сказал Кэлверт Кейд и кашлянул в платок.
Было бы проявлением невоспитанности заметить, что белый платок Кейда запятнала кровь. Брат Кейда Рейфорд пал в рядах конфедератов под Геттисбергом.
— Поезд никуда пока не поедет, — приветственно поднял бутылку Тони Фонтен.