И немцы отступили.
И только после этого техник-интендант третьего ранга Наталья Довгаль бросилась туда, где осталась Вера.
Но там ее не было. Снег на поляне был истоптан, кое-где рябиной краснели капли крови.
– В плен попала… – сказал кто-то за спиной.
И напрасно Наташка кричала на бойцов, плакала, рыдала, уговаривала…
Без приказа Тарасова комендантский взвод не мог оставить базу. А комбриг вернулся только к вечеру. Усталый и подавленный. Как и вся бригада. Равнодушно выслушал Наталью и…
– Вернитесь в расположение своего батальона.
А потом отвернулся.
Наташка полночи проревела, уткнувшись в плечо Димке. Она не знала, что было еще не поздно… И это хорошо, что не знала…
…Вера не успела даже натянуть ватные штаны, когда прямо перед ней выскочил немец и сразу прицелился ей в лицо. Но опустил ствол и заржал во всю пасть, обнажив желтые, прокуренные зубы:
– Дитрих! Тут баба русская ссыт!
– Хватай ее!
А потом началась пальба.
– Наташка, беги! – завизжала она, но тут же была сбита ударом кулака в лицо и потеряла сознание.
А пришла в себя на полу в какой-то избе. От пинка под ребра:
– Приехали, большевистская шлюха! – Над ней, склонившись, стоял тот самый немец с лошадиными зубами. – Не люблю трахать бесчувственных девок. Надеюсь, ты горячая кобылка? Не разочаруешь нас?
Ответом ему был гогот других солдат.
Немец подхватил ее и поставил, привалил к стене. А потом достал нож.
– Юрген, не режь ее! Я мертвых баб не люблю! – крикнул кто-то из немцев.
– Заткнись, Дитрих! Я знаю, что делаю!
А потом стал срезать с нее одежду. Она дернулась было, но получила крепкую пощечину.
Она закрыла глаза, тихо сходя с ума от неизбежного кошмара…
– Как капуста! Смотри, сколько одежды! – засмеялся кто-то.
– Вот черт! Она вшивая! – отшатнулся сдиравший с нее белье немец.
– А мы ее помоем, Юрген!
С девчонки стащили остатки белья и потащили ее на улицу. Голую. Прикрывавшую себя только руками. Почему-то ей не плакалось и было тепло. Как тогда, в прошлом мае, когда она целовалась с Юркой под только расцветшей сиренью, мама тогда ругалась до полночи, а она ведь только целовалась и ни-ни…
Ведро ледяной воды обожгло нежную девичью кожу. Потом еще одно. И еще. Со всех сторон. Но она все равно не плакала. Глаза ее смерзлись, как и сердце.
– …Юр, ты меня правда любишь?
– Правда! Вот сдам экзамены, пойдем к председателю – пусть расписывает!
– Может, подождем до октября? Урожай соберем…
– Быстрее хочу…
– Торопыга ты мой…
– …Мой ее тщательнее, Юрген! Я не хочу от нее тиф подхватить!
Окатив еще одним ведром ледяной, только что из колодца, воды, немец удовлетворенно сказал: