Но это случилось давным-давно, и я, волей-неволей, выработала собственную жизненную философию. Важно не кто ты такой, а что ты собой представляешь. Я приняла жизнь такой, как она есть, любила свой дом и была счастлива. И была бы счастлива вновь. Так что единственным человеком в этой ситуации, достойным жалости, оказывалась миссис Винтон Смит — снобка, допустившая бестактность, и, будучи таковой, какая есть, она должна была сильно из-за этого переживать.
Плюшка опять сидела у пруда, но я усомнилась, что она пробудет там долго. Гуси возвращались со двора Скурров, а гусак не терпел ни детей, ни собак. Я бы с удовольствием помедлила, чтобы взглянуть, как развернутся события, но у меня еще оставалось немало дел. Я повернула к дому.
Когда я пришла в Ведьмин Угол, младшая из сестер Поуп, мисс Милдред, работала в саду. Мисс Милдред почти все время проводила в своем садике, безупречно ухоженном и чрезвычайно милом, хотя ничего или почти ничего не знала ни о садоводстве, ни о растениях. Я слышала, как дед часто говорил о ней: «У нее просто зеленая рука, и ведь зря пропадает». Он укрепился в этом мнении, после того как однажды остановился у ее калитки расспросить о редком растении, буйно разросшемся у стены ее садика, и мисс Милдред ответила ему:
— Это розовенькое? Как вы говорите, оно называется? А я всегда звала его миленьким наскальным кустиком…
«И розы свои она никогда не подрезает, — говорил дедушка, — но вы полюбуйтесь на них! Все сущие красавицы и зацветают на целых две недели раньше, чем мои в Холле. И где справедливость?» Тут он, рассмеявшись, набивал свою ужасную древнюю трубку и снисходительно добавлял: «Но дело здесь в любви. Месит навоз всякий день, отсюда и результат».
Но вне зависимости от умения или его отсутствия, цветы мисс Милдред очаровывали. То был настоящий садик при коттедже, где росло все, что там должно расти: дельфиниумы, люпины, гвоздики, анютины глазки, а жимолость и розы увили все стены. Домом и садом занималась мисс Милдред; ее старшая сестра Агата, «хозяин дома» и кормилица семьи, каждый день ездила в Сандерленд на работу.
Когда я остановилась у садовой калитки, то заметила в гуще люпинов лишь цветочный узор хлопкового платья мисс Милдред. Открыв калитку, я окликнула ее по имени, и она, выпрямившись во весь рост (пять футов и три дюйма), взглянула сквозь люпины — выше ее самой — и разразилась восторженными восклицаниями:
— Кэйти! Да неужели это крошка Кэйти Велланд?
Это было невысокое коренастое создание, с румяными щеками и голубыми глазами, некогда очаровательными, а ныне выцветшими. Ее пушистые седые волосы растрепались еще сильнее после проведенного среди люпинов утра: