Я перевела дыхание, чувствуя что-то вроде облегчения:
— Значит, они были вместе, и Джейми женился на ней. Уже немало, верно? И отсюда следует еще кое-что: «джентльмен-иностранец», заходивший в дом к викарию, — это никак не цыган моей матери. Значит, нам надо еще подумать, кто он такой. Но я рада, что обнаружилась эта заметка, Дэйви. Где ты ее нашел?
— За ящиком. Комод пуст, и я решил, что сложу всю мелочь в ящики. Белье и вещи из ее комнаты, и… — он повернулся ко мне от окна. Лицо Дэйви я различала неясно, но голос его звучал невыразительно и неестественно, — эта заметка лежала в конверте, который приклеился к ящику сзади. То есть его туда приклеили. Чтобы спрятать.
— Ну и хорошо, что ты нашел его. Я-то удивлялась, почему про катастрофу ничего нет в бабушкином альбоме. Может, она не хотела, чтобы ей это все время напоминало… Если так, то я ничего не скажу бабушке, но заметку все равно сохраню.
Я попыталась взять более легкий тон:
— Ты читал «Нортенгерское аббатство», Дэйви?
— Нет.
— Там героиня думает, что вокруг нее «ужасная тайна». Она находит в секретере, стоящем в ее спальне, листок бумаги, который оказывается всего-навсего счетом из прачечной. По крайней мере, эта вырезка связана с нашей тайной, даже если в ней не говорится…
— Там были еще бумаги.
От его тона, точно так же как и от сказанного им, у меня перехватило дыхание, и слова замерли на губах. Дэйви сделал два шага от окна и встал рядом со мной.
— Вот, — сказал он и положил рваный грязный конверт мне на колени, затем быстро вышел из комнаты, и я услышала, как он сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Входная дверь открылась и захлопнулась.
Я просидела в наступившей тишине, как мне казалось, полчаса или около того, хотя на самом деле, наверное, прошла минута. Что же, в конце концов, нечто подобного рода я и пыталась найти. Тетя Бетси знала нечто, неизвестное бабушке, нечто такое, что принудило мою мать, презренную грешницу, покинуть христианский дом и помешало ей испортить свое дитя… Доставая бумаги из конверта, я поняла, что у меня дрожат руки.
Это были письма — одно из них все еще в конверте — перевязанные шерстяной ниткой, которой тетя Бетси вышивала. Нитка сгнила и легко порвалась, и я положила письма на матрас, словно раскладывая пасьянс.
Первое письмо лежало в хлипком конвертике с американской маркой. Адрес, обозначенный сзади, был, предположительно, адресом меблированных комнат. Письмо оказалось без даты, но штемпель отпечатался четко. Июль 1932 года.
Больше чем через год после катастрофы.