Сначала Эмме несколько раз удавалось выпроводить Лере; но, наконец, лавочник потерял терпение: его самого преследуют кредиторы, деньги у него все в обороте, и если он не получит хоть сколько-нибудь, то ему придется взять обратно все проданные вещи.
— Ну и берите! — сказала Эмма.
— О нет, я пошутил! — отвечал он. — Мне только жаль хлыстика. Честное слово, я попрошу его у вашего супруга.
— Нет, нет! — проговорила она.
«Ага, поймал я тебя!» — подумал Лере.
И, уверившись в своем открытии, вышел, повторяя вполголоса, с обычным своим присвистыванием:
— Отлично! Посмотрим, посмотрим!
Эмма раздумывала, как бы ей выпутаться, как вдруг вошла служанка и положила ей на камин сверточек в синей бумаге от г-на Дерозерэ. Барыня бросилась к нему, развернула. Там было пятнадцать наполеондоров. Больше чем надо! На лестнице раздались шаги Шарля; Эмма бросила золото в ящик стола и вынула ключ.
Через три дня Лере снова явился.
— Я хочу предложить вам одну сделку, — сказал он. — Если бы вместо следуемой мне суммы вы согласились…
— Вот вам, — ответила она, кладя ему в руку четырнадцать золотых.
Торгаш был поражен. Чтобы скрыть досаду, он рассыпался в извинениях, стал предлагать свои услуги, но Эмма на все отвечала отказом; несколько секунд она ощупывала в кармане передника две пятифранковых монеты — сдачу, полученную в лавке. Она клялась себе, что теперь будет экономить, чтобы позже вернуть…
«Э, — подумала она наконец, — он о них и не вспомнит».
Кроме хлыста с золоченым набалдашником, Родольф получил печатку с девизом «Amor nel cor»,[8] красивый шарф и, наконец, портсигар, совершенно похожий на портсигар виконта, когда-то найденный Шарлем на дороге, — он еще хранился у Эммы. Но все эти подарки Родольф считал для себя унизительными. От многих он отказывался; Эмма настаивала, и в конце концов он покорился, находя ее чересчур деспотичной и настойчивой.
Потом у нее начались какие-то странные фантазии.
— Думай обо мне, — говорила она, — когда будет бить полночь!
И если Родольф признавался, что не думал о ней, начинались бесконечные упреки. Кончались они всегда одним и тем же.
— Ты любишь меня?
— Ну да, люблю! — отвечал он.
— Очень?
— Разумеется!
— А других ты не любил?
— Ты что же думаешь, девственником я тебе достался? — со смехом восклицал Родольф.
Эмма плакала, а он силился утешить ее, перемежая уверения каламбурами.
— Ах, но ведь я тебя люблю! — говорила она. — Так люблю, что не могу без тебя жить, понимаешь? Иногда я так хочу тебя видеть, что сердце мое разрывается от любовной ярости. Я думаю: «Где-то он? Может быть, он говорит с другими женщинами? Они ему улыбаются, он подходит к ним…» О нет, ведь тебе больше никто не нравится? Другая, может быть, красивее меня; но любить, как я, не может никто! Я твоя раба, твоя наложница! Ты мой король, мой кумир! Ты добрый! Ты прекрасный! Ты умный! Ты сильный!