«Под старость все матеря находятся», — говаривала нянечка в интернате. Это к слову.
Зато теперь можно шутить, как вздумается, быть, наконец, свободной и раскованной… Тра-ля-ля! Как, думаете, его имя? Людвиг. Людвиг ван Кротов. Хи-хи.
Я легкомысленная, да, Марина? Да, да, сама знаю, все я да я… Валяюсь тут на сене и даже не поинтересуюсь, как Ваши дела?
Как Ваши дела? Как Вам живется, тонкая женщина с золотыми волосами? Вам смешны мои бредни, не правда ли?
Знаете, как я распечатываю Ваши письма? На принтере, особенным шрифтом, красивым и женственным, да на цветной бумаге. Разве что духами не прыскаю. Хи-хи!
от Марины 3 июля
Скажи-ка, моя красавица, что «необыкновенного» в том, что буровик водит машину, ладит с бригадой (и пьет, разумеется, вместе в нею)? Ровно ничего. Так не твори себе кумира. Коробков, без сомнения, видный мужчина и на отличном счету у начальства, но ведь он груб, Астра, необоримо груб, как ты не замечаешь? В его присутствии я всегда ожидаю хамоватой шутки, готовой сорваться с его губ. Со всем тем, он парень не промах, а ты слишком молода, чтобы скрыть свое восхищение. Вспомни-ка ревнивые глаза-гвозди да звон разбитой посуды, пораскинь мозгами и остерегись.
В Управлении все так, как тебе помнится, разве что жарко и воняет резиной, которую жгут под столь памятной тебе стеной. Перемены-переименования мало-помалу движутся, с кем-то мы сливаемся-разливаемся, но полевиков, в том числе и тебя, это пока не касается, тем более, что тобою довольны.
Да еще приехал Клюев. Он полон впечатлений от нового гидрогеолога, от «девушки с пушистой русой косой и запасами прикольной музыки». Поздравляю. Мелькнул и скрылся, как мимолетное видение, мстит, надо полагать, в ближайшем трактире за долгую разлуку с культурными центрами.
Еще раз: не увлекайся грубой силой, не ищи приключений на свою голову. Так-то.
от Астры 6 июля
Нет, нет, Марина, Вы не правы, Коробков не заслуживает плохих слов. Он и вправду не «принц» а простой буровик, умный и веселый. А грубость… на меня же она не распространяется. А ведь едучи сюда, я заранее боялась начальника. Эта боязливость у меня с детства, она — моё поле сражения. А вообще… специалист-то, сказать по совести, пока на троечку ведь я. Так что Иван Николаевич — моя добрая удача. Тут я не уступлю!
Эх, если бы он не пил! Горе-горькое… сколько наших богатырей стучат стаканами по кабинам, по машинам!
Вот он идет, пошатываясь, навстречу мне по тропинке.
— Ш-ш, не шуми, — прикладывает палец к губам, — хоть ты не ругай меня.
Жена встречает его визгливой картечью, и вот уже Иван, словно раненый медведь, начинает крушить все и вся, а нежная блондинка — орошать слезами подушку, будто и не она минуту назад рвала его на части. Но спокойствие: к вечеру он придет в себя, даст «твердое обещание», а она поверит с тихим счастьем в небесных глазах.