— Ну теперь видите?
— Не только вижу…
— Обоняете? Это тоже полезно бывает… Вашего подчиненного тумбочка?
— Моего. — Лейтенант распрямился. В его тощей длинной спине что-то хрустнуло. — Вот видите, товарищ капитан третьего ранга, травма, полученная при исполнении…
— Эта травма не от исполнения, а совсем наоборот — от неисполнения. Чаще надобно спину тренировать. Нагибаться и проверять, каким хламом обрастают ваши подчиненные. — Березин развернулся на каблуках и направился к выходу. Через плечо бросил: — Проверьте тумбочки всего экипажа. Лишнее отнесите в мой, как изволил остроумно выразиться Федор Мартынович Зайцев, кабак. Ясно? — Задержался он лишь у самой двери.
— Так точно, ясно, — без малейших признаков энтузиазма, скучно повторил Казанцев.
Когда старпом вышел из кубрика и Федя вслед ему молодым петушком профальцетил «Смирна!», лейтенант пнул ногой дверцу тумбочки и плюхнулся на рядом стоящую койку.
— Видали флотскую романтику? — Он повернул злое бледное лицо к старшинам. Те вмиг согнали со своих губ улыбки. — Муссоны… Пассаты… Стоило ли пять лет учиться на инженера, чтобы потом рыться в матросских тумбочках и выбрасывать из них вонючие носки? А, Ларин? Вы ведь тоже инженер. Ответьте…
Чувствовалось, что Ларина этот неожиданный вопрос застал врасплох. Он замялся.
— Как вам сказать… Станиславский вроде бы говорил, что театр начинается с вешалки. А наш старпом считает, что порядок на корабле начинается с порядка в матросской тумбочке. — Он на мгновение замолчал, а потом упрямо добавил: — Думаю, что он прав.
— «И ты, Брут?..» — слегка опешил Казанцев. — А впрочем, это и неудивительно. Вы же зампарторга. Вам, так сказать, по штату положено… быть оптимистом.
— Вы напрасно иронизируете, товарищ лейтенант. — Киселев вдруг ожесточился. Скулы его, взгляд, плечи стали угловатыми, злыми. — Эта самая флотская служба мне, безотцовщине, мать, отца заменила, специальность дала, в партию привела. А возьмите того же Брынько. Кем он до службы был? Детдомовец, по карманам шарил, чуть в тюрьму не угодил. А сейчас лучший трюмный на бригаде, комсорг. Да разве мы с ним одни такие? Мы перед флотом, перед нашими командирами до гроба в долгу. А вы говорите носки, тумбочки…
Казанцев переводил удивленный взгляд с одного старшины на другого, а когда Киселев кончил говорить, вдруг рассмеялся.
— Вот уж не думал, не гадал, что меня будут воспитывать мои же подчиненные. Ей-богу! Ну там родители, учителя, наконец — командиры. А тут свой собственный старшина мозги вправляет… Ей-ей!.. — И Казанцев вновь залился смехом. Лицо его даже порозовело.