Он даже шутил со своими придворными – «товарищами». Но он делал это не только из щедрости правителя. Королевская щедрость была заметна лишь в манере, в которой он это делал: его шутки никогда не были направлены против самого себя. Нет, он шутил потому, что ему нравилось спускаться со своих олимпийских высот; в конце концов, он жил среди людей, и время от времени ему надо было показывать, что личность – ничто по сравнению с коллективом.
Я тоже поддавался на остроты Сталина. Но в уголке разума и своего морального существа я был начеку и обеспокоен: я также ощущал безвкусицу и внутренне не мог принять сталинскую манеру шуток, как и его преднамеренного уклонения от того, чтобы сказать мне хоть одно человеческое, товарищеское слово.
Тем не менее я был приятно удивлен, когда и меня пригласили на обед в узком кругу на даче Сталина. Конечно, об этом совершенно ничего не знал Шубашич. Там были только мы, югославские коммунисты-советники, а с советской стороны – ближайшие коллеги Сталина: Маленков, Булганин, генерал Антонов, Берия и, конечно, Молотов.
Как обычно, около десяти вечера мы собрались у Сталина за столом. Я приехал на машине вместе с Тито. Во главе стола восседал Берия, справа от него Маленков, потом я и Молотов, далее Андреев и Петрович, а слева сидели Сталин, Тито, Булганин и заместитель начальника Генерального штаба генерал Антонов.
Берия также был довольно низкорослым человеком – в сталинском политбюро едва ли был кто-нибудь выше его. Он также был полноват, с зеленовато-бледным лицом и мягкими влажными руками. Его резко выраженный роти выпуклые глаза за пенсне вдруг напомнили мне Вуйковича, одного из руководителей белградской королевской полиции, который специализировался на пытках коммунистов. Потребовалось некоторое усилие, чтобы отмахнуться от неприятного сравнения, которое было тем более болезненным из-за схожести даже выражения лица – определенного самодовольства и иронии, смешанных с подобострастием и волнением клерка. Берия, как и Сталин, был грузином, но это совершенно не отражала его внешность. Грузины в своем большинстве худые и смуглые. Даже в этом отношении он был неопределенного вида. Он скорее мог бы сойти за славянина или латыша, но больше всего за какого-то рода помесь.
Маленков был еще ниже и полнее, но типичным русским с монгольской примесью – смуглым, с выступающими скулами, немного рябоватым. Он производил впечатление замкнутого, осторожного и не очень привлекательного человека. Казалось, под слоями и складками жира двигался другой человек, активный и опытный, с интеллигентными и живыми черными глазами. На протяжении некоторого времени он был известен как неофициальный заместитель Сталина в партийных делах. Практически все вопросы, относящиеся к партийной организации, повышению или понижению официальных лиц, находились в его руках. Он был тем человеком, который придумал «кадровые списки» – подробные биографии и автобиографии всех членов и кандидатов в члены партии, насчитывавшие многие миллионы человек, – которые охранялись и постоянно находились в Москве. Я использовал возможность встречи с ним для того, чтобы попросить работу Сталина «Об оппозиции», которая была изъята из общественного обращения из-за содержавшихся в ней многочисленных цитат из Троцкого, Бухарина и других. На следующий день я получил экземпляр работы, и сейчас он хранится в моей библиотеке.