Не праздный, вероятно, вопрос: почему же здесь, на острове, а не где-нибудь на материке организовывать такое учреждение? Ведь и снабжать проще, и содержать дешевле.
Формальное объяснение: тут много жилья, подсобных помещений, хозяйственных (одна ферма чего стоит), пахотные земли для подсобного хозяйства, фруктовые сады, ягодные питомники, а неформальная, истинная причина: уж слишком намозолили глаза «советскому народу-победителю» сотни тысяч инвалидов: безруких, безногих, неприкаянных, промышлявших нищенством по вокзалам, в поездах, на улицах, да мало ли еще где. Ну, посудите сами: грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Никуда не годится! Избавиться от них, во что бы то ни стало избавиться! Но куда их подевать? А в бывшие монастыри, на острова! С глаз долой — из сердца вон. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого «позора»! Вот так возникли эти богадельни в Кирилло-Белозерском, Горицком, Александро-Свирском, Валаамском и других монастырях. Верней сказать, на развалинах монастырских, на сокрушенных советской властью столпах Православия.
Страна Советов карала своих инвалидов-победителей за их увечья, за потерю ими семей, крова, родных гнезд, разоренных войной. Карала нищетой содержания, одиночеством, безысходностью. Всякий, попадавший на Валаам, мгновенно осознавал: «Вот это — все!» Дальше — тупик. Дальше — тишина в безвестной могиле на заброшенном монастырском кладбище.
Читатель! Любезный мой читатель, понять ли нам сегодня ту меру беспредельного отчаяния, горя неодолимого, которое охватывало этих людей в то мгновение, когда они ступали на землю сию. В тюрьме, в страшном гулаговском лагере всегда у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу, иную, менее горькую, жизнь. Отсюда исхода не было. Отсюда — только в могилу, как приговоренному к смерти.
Ну и представьте себе, что за жизнь потекла в этих стенах. Видел я все это вблизи много лет подряд. А вот описать трудно, ах, как трудно! Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощение. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите…
Скажу только, что обворовывали их все, кому не лень, и даже те, кому было лень. Дело доходило до того, что на обед в столовую многие ходили с поллитровыми стеклянными банками (для супа). Мисок алюминиевых не хватало! Я видел это своими глазами. На вопрос кому-либо из них: «Что привезти из Питера?», мы, как правило, слышали: «Помидорку бы и колбаски, кусочек колбаски». А когда мы, получив заплату, приходили в поселок (так теперь стала называться бывшая центральная усадьба монастыря) и покупали десять бутылок водки и ящик пива, что тут начиналось! На колясках, «каталках» (доска с четырьмя шарикоподшипниковыми «колесами»), на костылях радостно спешили они на поляну у Знаменской часовни (там рядом была тогда танцплощадка). Для безногих инвалидов! Додуматься только! И был здесь же пивной ларек.